Секретная должность агента Рейли

Через какое-то время стало известно, что материал прочитан не только в Москве, но даже в Берлине, где были возмущены дерзостью Френсиса и телеграфировали в Москву немецкому послу Мирбаху требование укоротить язык этому американцу.

После выхода интервью Петр Иванович получил в городе новую степень известности. С ним здоровались на улицах незнакомые люди, а барышни на скамейках в парке и на бульварах с интересом разглядывали подающего надежды холостого журналиста из состоятельной семьи.

Как-то раз вечером Петр Варакин встретил в парке бывшую гимназистку Густю Степанову, которую на выпускном знакомил с графом де Робиеном.

— Здравствуйте, Августа Дмитриевна, как поживаете?

— Спасибо, Петр Иванович, я не очень хорошо, а Вы как?

— Почему не хорошо?

— Я хотела после гимназии идти в Учительский институт поступать, а его из-за ваших друзей французов закрыли, получается, что учиться мне теперь негде.

— Учительский институт, — сказал ей Варакин, — закрыли по постановлению новой власти, потому как среди студентов там не было ни рабочих, ни крестьян. Власть решила, что такие учителя пролетариату не нужны.

— Ну, — протянула Августа, — пустяки какие, я с детства всех учу читать и писать, у папеньки даже дворовых служащих приучила книжки читать. Каждый праздник им подарочек, пожалуйста, книжечку. У нас все были образованные, даже кухарка.

— Теперь твоя кухарка полезет управлять губернией, раз она такая ученая.

— Не полезет, ей это не надо, ей бы почитать чего, все больше про любовь и господскую жизнь, революция ей без надобности, и не ей одной. А Вы что же? Чем занимаетесь? Я слышала, статьи печатаете?

— Да, я корреспондирую в газеты, часто бываю в посольствах, и там меня ценят.

— Как интересно!

— Скажите, Густя, а Вам понравился секретарь французского посольства на вечере?

— Конечно, как же можно забыть эти минутки, — девушка мечтательно посмотрела на небо, — мне тогда казалось, что я куда-то лечу…

— Граф не прочь с Вами встретиться еще раз.

— Ну что Вы, как можно, меня дома накажут, да и рано мне еще об этом думать. Я теперь в Архангельск еду к тетке, буду там учиться на учительницу.

— А я, — Варакина распирало от гордости, — я, только поклянитесь, что никому не скажете…

— Клянусь, честное благородное.

— Я вступил в тайное общество спасения России.

— Неужели? Так Вы герой!

— Да, и скоро мне предстоит важное задание, может быть, придется стрелять. Может быть, меня ранят или убьют.

— Ой, как Вы интересно рассказываете!

— Ни слова больше, — прервал диалог Варакин, — и никому, даже дома.

— Клянусь, — Августа Степанова перекрестилась.

Зачем Варакин рассказал девушке о тайном обществе, он и сам не знал. Просто хотел похвастаться. Августа была ему симпатична, и он поначалу несколько ревновал ее к графу де Робиену. Когда граф решительно отшил его с пошлыми намеками на легкую связь, Петр Иванович успокоился: девушкой можно было интересоваться самому.

Когда Густя сообщила ему о том, что уезжает в Архангельск на учебу, он сначала не придал этому значения, а потом, когда в конце июня решил снова встретиться с ней, оказалось, что Степанова уже покинула Вологду.

«Эх, не везет, — махнул рукой Варакин, — а могла бы случиться любовь, девушка по всем статьям подходит. Ну да ничего, может, вернется назад, времена трудные, дома-то оно вернее».

Он зашел в гости к отцу Августы, раскланялся, просил передать ей поклон и обязательно сообщить, когда она снова будет в Вологде.

Дмитрий Степанов воспринял слова Варакина с полной серьезностью. Отец понимал, что для его дочери это могла быть хорошая партия. Он даже пожалел, что поторопился отправить Густю в Архангельск. Ну да нечего не поделаешь.

Лиза Мизенер продолжала ходить в американское посольство давать уроки французского для посла Френсиса. Назвать это уроками было очень сложно. Она медленно, тщательно произнося слова, читала ему тексты на французском, чаще литературные, Оноре де Бальзака и Эмиля Золя, реже — сообщения из газет. Последние часто приводили Френсиса в ярость, особенно когда описывались неудачи союзников по Антанте. Казалось, что ему жалко каждого погибшего американского солдата. Тогда он забывал про французский и начинал объяснять мадемуазель учительнице, что только благодаря стойкости американских солдат Западный фронт еще держится и, несмотря на колоссальные трудности и большие потери, он верит в победу над Германией и ее союзниками.

Иногда он заводил речь о личном.

— У меня шесть сыновей, — говорил он девушке, — шесть невесток, и только одна из них, младшая, Ленор, близка мне. Я купил для нее кружевной платок и хочу подарить, когда вернусь назад в Америку.

— Можно взглянуть на платок, — с любопытством спросила Лиза.

— Конечно, он тут, рядом.

Френсис полез в секретер и достал платок, который купил для него еще весной слуга Филип Джордан.

— Вот, посмотрите, какая чудесная работа, я в бытность свою директором Всемирной Луизианской выставки видел множество подобных вещей и могу сказать, что сделано великолепно.

— Спасибо, — смущенно ответила Лиза, — мне очень приятно, но это мой платок.