Секретная командировка

"Поручить ЧК всех подозрительных лиц и замеченных в контрреволюционных выступления немедленно арестовать и по усмотрению часть отправлять в Кронштадт, а важных преступников в случае надобности расстреливать. Привлечь всю буржуазию в возрасте от 18 до 50 лет на общественные работы на своем содержании. Бывшего исправника Хабакова, находящегося в местной тюрьме – расстрелять«.[7]

В губернии только ахнули. Не сказать, что я большой знаток истории революции и гражданской войны, но, как помню, нечто подобное было в декрете «О красном терроре». Вернее, еще только будет. Но что-то изменить, скорректировать, мы не могли. Я вообще иногда только башкой крутил, наблюдая на «партизанщину», происходившую в наших уездах. В мое время за такое бы слетели со своих кресел и главы администраций, не говоря уже о начальниках отделов нашей «конторы». С трудом себе представляю, чтобы, например, из райцентра современной Вологодской области, кого-нибудь отправляли в Санкт-Петербург, минуя областную столицу!

Но в Кирилловском уезде, похоже, начиналась своя «малая» война. В одной из деревень убит председатель комбеда Андрей Костюничев, совершено нападение на уездного военкома. В Кирилловской тюрьме, рассчитанной на двадцать человек, уже скопилось до сотни. Обычно всех сверх нормы они отправляли к нам, а тут что-то помалкивали. Уж не расстреливать ли удумали?

Кириллов не просил помощи у губернии, уверяя, что справится сам, используя «внутренние резервы». Это же подтвердил и начальник тамошнего ЧК, бывший балтийский матрос Алексей Золотарев. Ну, сам так сам, а про резервы выяснять не стали, как потом оказалось, напрасно.

Пятого сентября вышло Постановление о красном терроре. Если вкратце, предполагалось для усиления деятельности ВЧК направить туда партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.

У нас пожали плечами, потому что лишних партработников, кого можно отправить в органы ВЧК, под рукой не оказалось. Недавняя конференция, объявившая о создании губкома РКП(б), установила, что в губернии насчитывается свыше семисот большевиков, но с учетом убывших на фронт, их число не превышает и шестисот. В общем-то, на одну тысячу жителей приходится по одному члену коммунистической партии. Не так уж и много, но и не мало. Беда лишь в том, что все коммунисты уже занимают важные посты и вытаскивать их на укрепление ЧК нерационально. Значит, для начала необходимо принимать в ряды нашей партии самых достойных, а потом, в порядке партийной дисциплины, направлять их к нам. Идея, между прочим, неплохая, потому что в РКП(б) принимают не кого попало, а лучших, не придется тратить лишнее время на воспитание. Я бы вообще сделал так, чтобы для приема в ВЧК человек имел хотя бы пару лет рабочего стажа и был членом партии большевиков.

С классовыми врагами пока тоже никак. Тех, кто попал в зону внимания губчека, уже изолировали от общества, а новых пока не выявили.

Часа в три ночи позвонили из Бабаева. Дежурный из Трансчека сообщил, что в в третьем вагоне поезда Петроград-Череповец едет группа вооруженных людей, человек двадцать. Кто такие, он не знает, разговаривать с ним не пожелали.

От Бабаева до нашего города по железной дороге часа два, от силы два с половиной. Наш дежурный велел коллеге задержать паровоз под любым видом хотя бы на полчаса-час. Ну, воды побольше залить, дровишки сырые, у машиниста прихватило спину.

За два часа подняли по тревоге и нас, и красноармейцев Королева. Будь это целый поезд с вооруженными незнакомцами, поступили бы просто – не вступая в дебаты, расстреляли бы вагоны из пулеметов, а Сашка Павлов давно грезит испробовать трехдюймовку. Но в поезде шесть вагонов, в пяти из них обычные пассажиры: командировочные граждане, черепане, ездившие навестить родственников, или наоборот, питерцы, ехавшие к родственникам. Конечно же, там есть и мешочники, но перебить триста-четыреста человек, чтобы остановить двадцать – перебор.

Поэтому сделали так. На Кадуйском разъезде – последнем перед нашей станцией, проводникам было строго-настрого указано не выпускать пассажиров на перрон, кроме тех, кто ехал в третьем вагоне.

Поезд прибыл с опозданием в два часа (для восемнадцатого года – верх точности) и на совершенно пустую платформу вышло человек двадцать самых обычных людей, вооруженных карабинами. Они даже не сделали попытки как-то скрыться, рассредоточиться, а вели себя развязно. Но как только эти люди обогнули угол вокзала, то оказались под прицелом двух пулеметов и шеренги солдат, нацеливших на них винтовки.

Я выступил вперед и, поигрывая браунингом, приказал:

– Граждане, предлагаю вам остановиться и сложить оружие!

Эх, надо бы сказать – встать на колени и сложить оружие или наоборот – вначале сложить, а уж потом на колени.