Секретная командировка

Мне повезло – пуля не пробила грудную клетку, а пройдя по ребру вышла под лопаткой. В грудине трещина, ребро сломано и рана нехорошая, рваная, но зашили качественно. Но шили уже в Череповце. ещё повезло, что парни «затампонировали» рану, в Шурове оказался действующий фельдшерско-акушерский пункт и пожилая акушерка, сумевшая оказать первую помощь. Бабулька трудится здесь с восемьсот какого-то года, после того, как на престол взошел император Александр III, умудрившийся согнуть в бараний рог все революционное движение, а те из народников, кто не желал убегать за границу или оказаться на каторге, взяли на вооружение «теорию малых дел» – помощь народу в преодолении разных трудностей, для чего городская молодежь валом повалила в земские учителя, врачи и агрономы.

Жаль, не все выдержали столкновения с русской действительностью, большинство вернулось в город, к цивилизации, кто-то покончил с собой, а кто-то спился, но от тех, кто остался, пользы вышло гораздо больше, нежели от террориста, кидающего самодельную бомбу в карету генерал-губернатора.

Акушерку звали Галиной Ивановной. Когда я пришел в себя, она уже заканчивала перевязку. Обрезав ножницами «хвостики» бинта, сказала:

– До Череповца доедете, а там в больницу, и сразу на операционный стол. Ранение сквозное, это хорошо.

Потом грустно добавила:

– Мне бы у баб роды принимать, а вон чем заниматься приходится. Так пойдет – так и рожать будет не от кого!

Галина Ивановна вздохнула, прислушиваясь к разрывам от снарядов нашей трехдюймовки, понимая, что сегодня ей работы будет много. Меня же, не слушая просьб, что надо бы обратно, к отряду, отвезли в город, в больницу. Пока везли, вроде и не болело ничего, навалилась только сплошная вялость и сонливость, даже думать не хотелось. А там операционный стол, укол, после которого мне стало совсем-совсем хорошо, только досадно, что мрачноватый хирург слишком сильно скребет мне грудь, да ещё и поругивает медсестру, плохо державшую керосиновую лампу. Потом, когда хирург совсем уж сильно заскреб, я-таки потерял сознание.

Очнулся в больничной палате. В груди что-то болело, но не чрезмерно, терпеть можно. Скосил глаза вправо – две кровати, на которых лежат какие-то люди, влево – а там стена. Подумал – я в реанимации или уже перевели в общее отделение?

– Очнулся? – услышал я голос Полины.

– Угу, – с трудом выдавил я, а потом закашлялся. Кашлять было очень больно.

– Тебе пока нельзя говорить, так что молчи, – сказала девушка, придерживая меня за спину, чтобы мне было легче.

Мне стало легче.

– Ты тут вторые сутки лежишь без сознания, я уж и обрыдалась вся. Думала – помрешь. А ты, вон, очнулся. Думаю, а чё это я дура рыдала?

Ишь ты, она ещё и шутит!

– Как там ребята? – сумел-таки спросить я, стараясь не расплескать себя и не начать кашлять.

– Молчи, дурак! – зажала мне рот Полина.

Сообразив, что так можно и задушить, убрала ладошки.

– Сами потом расскажут. А так, что слышала – когда ты упал, парни озверели, в атаку штыковую пошли (какая штыковая, у нас же штыков не было?), Сашка Павлов их удержать не смог. Ну, он сам все снаряды по Яганову высадил, тоже побежал. Тех, кто с оружием был, живым брать не стали.

– Наших много?

Я хотел спросить, много ли полегло, но снова стал нападать кашель, однако Полина догадалась.

– Всего четверо. Из твоих – этот вот, фамилию не помню, смешной такой, лопоухий. – Смешной и лопоухий. Гриша Синицын. – А, вспомнила – ещё один умер в дороге. Его в живот ранили. Андрюшка, увалень такой конопатый.

Значит ещё и Андрей Косолапов. Он и на самом деле был косолапым увальнем, оправдывающим свою фамилию. Так, верно, предки точно такими же были, отчего и фамилию получил. Но парень он был очень добрый, а главное – толковый, и я уже думал, что если что – он меня и заменит. Стало быть, теперь не заменит. А ведь хреново дело! Я в больнице, а мои лучшие парни погибли. Оставшиеся трое исполнительны, дисциплинированны, но безынициативны – ни рыба, ни мясо. Если им дадут в начальники какого-нибудь инициативного дурака, вроде начальника Кирилловского ЧК Золотарева, будет хреново. Начнут отыскивать контрреволюцию где надо, и где не надо, так что от губернского города Черéповца клочья полетят. Да, до сих пор не могу привыкнуть, что правильно следует говорить Черéповец, а не Череповéц.

– Николай Харитонович велел передать, чтобы ты ни о чем не переживал, а выздоравливал поскорее. Мол, ты у него самый ценный кадр!

Это уж точно. Ценный. Ценнее некуда.

– Вовка, ты, наверное, по-маленькому хочешь или по большому? Я тебе сейчас утку принесу.

По-маленькому я и на самом деле хотел, но признаваться в этом девчонке отчего-то стеснялся. Впрочем, «хотение» оказалось сильнее.

– Сейчас должны обед принести, я тебя покормлю, а мне ещё на службу идти.

Капи… Полина кормила меня с ложечки больничным супчиком, где плавала лишь картошка и несколько рисовых зернышек, и рассказывала о своих делах. Вроде после нашей последней встречи и прошло-то всего три дня, а новости уже есть.