Секретная миссия Рудольфа Гесса. Закулисные игры мировых держав. 1941-1945

Я стал очень осторожным в выборе пищи: прежде всего я перестал пить какао. Так мне удалось немного снизить количество яда, поступавшего в мой организм. После этого появился майор Ф. и в очень трогательной форме выразил свои сожаления по поводу того, что я сам сильно усложняю себе жизнь. Он просил меня отказаться от подозрений, подчеркнув, что это в моих же интересах, и вновь начать принимать пищу. Он дал мне слово чести, что если раньше мне в еду и подсыпали что-то, то теперь этого делать не будут. Чтобы показать, что я верю ему и что началась новая эра взаимного доверия, я должен начать пить какао. Я согласился. И в следующий же раз, когда мне принесли какао, в нем оказалось небывалое количество яда.

Но через несколько недель я уже стал нечувствителен к нему. Во всяком случае, головные боли прекратились. Мои глаза выздоровели, и я уже снова мог читать, но слезоточивость продолжалась все время, пока я был в плену. Через год меня осмотрел окулист, который конечно же не нашел никаких отклонений в моих глазах. Прошло уже больше четверти года с тех пор, как я передал письмо для английского короля и для швейцарского посланника, но положение мое ничуть не изменилось, и я снова попросил посланника приехать ко мне. Он пообещал, но прошло три недели, а он так и не появился. Я понял, что он приедет только тогда, когда у меня появятся все признаки безумия или, по крайней мере, такой нервозности, что люди решат, что верить моим словам нельзя. Я догадался об этом потому, что мне стали добавлять дополнительный яд, а шум вокруг меня усилился. Я сделал вид, что день ото дня становлюсь все более взвинченным, и после того, как моя нервозность достигла максимальной точки, явился посланник. Я рассказал ему о том, что делали мои тюремщики, чтобы задержать его приезд, но он объяснил мне, что в течение нескольких недель сильно болел – его болезнь возникла внезапно и сопровождалась параличом; только в последние несколько дней ему стало лучше, и он смог приехать ко мне. Одним из последствий паралича стало то, что он теперь с трудом может писать. Он повторил то, что уже говорил мне, а именно, что не получил разрешения передать мое письмо королю лично. Герцог Гамильтон заявил, что он больше не хочет иметь со мной никаких дел. Полагая, что я не буду возражать, посланник в конце января 1942 года отдал мое письмо личному секретарю короля, сэру Александру Хардингу. Сейчас уже наступил апрель, а ответа все не было. Не получил я его и позже, да и отношение ко мне охранников ничуть не изменилось. Во всяком случае, оно не улучшилось. Это было во второй раз, когда я безуспешно апеллировал к чести и справедливости короля Англии. Потом я сообщил посланнику обо всем, что случилось со времени его последнего визита, поскольку я избавился от нервозности, которую я на самом деле симулировал. Посланник посоветовал мне побольше двигаться, хотя в то время я еще передвигался на костылях. Он был уверен, что все вещи, о которых я ему рассказал, скоро пройдут – из чего я сделал вывод, что ему тоже сообщили о том, что я страдаю от навязчивых идей. В качестве доказательства моих обвинений я дал ему несколько заранее приготовленных таблеток. Он пообещал, что отдаст их в какую-нибудь швейцарскую лабораторию для проверки.

Я хочу подчеркнуть, что посланника нельзя винить в том, что он поверил россказням окружавших меня людей и посчитал, что они более достоверны, чем мои слова. Разве мог он предположить, что дюжина офицеров и даже сами врачи, производящие на всех очень приятное впечатление, не только лгут, но и подвергают меня лечению, которое можно назвать самой настоящей пыткой? Кое-какие мои жалобы показались ему обоснованными, и он сделал все, что было в его силах, чтобы добиться улучшения моего положения. Он был настроен исключительно дружелюбно и желал сделать для меня гораздо больше, чем было в его силах. Он привез мне несколько книг из своей собственной библиотеки, а потом отдал мне принадлежавшее ему собрание сочинений Гете.

После визита посланника наступила тишина. Мотоциклисты и пулеметчики закончили курс своего обучения, а у летчиков больше не возникало желания кружить над домом, где я жил. Авиаконструкторам стала больше не нужна их аэродинамическая труба. Ремонт в соседних помещениях надо мной и подо мной, во время которого раздавался непрерывный стук, закончился. Солдаты неожиданно научились закрывать дверь без стука – короче, у меня наступила не жизнь, а рай. Не прошло и года, как мне передали книги, присланные мне из дома. Я начал получать также английские книги из библиотеки. Целый год я не мог добиться, чтобы мне дали пальто, – теперь я его получил. Люди, окружавшие меня, стали необычайно вежливыми. Произошли поистине удивительные перемены.