Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов

Итак, к осени 1928 г. расклад сил в ОГПУ определился: Ягода сделал ставку на Рыкова, Трилиссер на Бухарина, Евдокимов на Сталина. Оставалось ждать исхода политической борьбы.

Бухарин, еще сохранявший в своих руках контроль над главным партийным изданием — «Правдой», — поместил в ней статью «Заметки экономиста». В ней он предостерегающе отзывался о попытках Сталина раскачать лодку: «Мы говорим о том, что в известной мере ошибки планового руководства неизбежны, что затруднения у нас велики, что международная обстановка напряжена. Можно ли при этих условиях хозяйствовать без резервов? Политика, постоянным спутником которой было бы отсутствие резервов, попахивала бы авантюризмом».[434]

И здесь Сталин оказался значительно ловчее своих оппонентов. Возможно, его политика и впрямь «попахивала авантюризмом». Зато он не стал ввязываться в дискуссию, перейдя сразу от слов к делу. Однако в отличие от истории с «урало-сибирским методом» он решил более не подставляться и действовать более скрытно. В ноябре 1928 г. по инициативе группы так называемых активистов из партийной молодежи проведен совместный Пленум Московского комитета партии и московского партактива. Среди инициаторов созыва выделялся директор Московского электрозавода Николай Булганин, в прошлом чекист, командированный вслед за Дзержинским на работу в ВСНХ, но продолжавший числиться, по свидетельству Авторханова, «в активе чекистов». Главу московской парторганизации Угланова решили угостить его же фирменным блюдом: толпою «свистунов», которыми он так замечательно дирижировал два года назад, когда громили левую оппозицию. При их поддержке Булганин обвинил руководство Московского комитета в отступлениях от «генеральной линии партии», в «правом уклоне». На Пленум пригласили секретарей ЦК Сталина, Молотова и Кагановича. Теперь самого Угланова, вопреки его протестам, обрывали, перекрикивали, освистывали. В знак протеста он покинул Пленум. По требованию секретарей ЦК, которые сами права голоса не имели, но вели совещание после ухода Угланова, голоса членов Московского партбюро и многочисленного «актива» подсчитывались совместно, что дало большинство для принятия резолюции с порицанием Угланова за «нарушение партийной дисциплины» и с просьбой перед «ЦК об отзыве в свое распоряжение членов нынешнего руководства МК». В итоге он был смещен с поста 1-го секретаря Московского комитета (на его место рекомендован Молотов), что послужило началом разгрома московской парторганизации — главной вотчины бухаринцев. Кроме Угланова своих постов лишились 2-й секретарь Московского комитета В. А. Котов, секретари райкомов — Краснопресненского (М. Н. Рютин), Рогожско-Симоновского (М. А. Пеньков), Хамовнического (В. А. Яковлев), Замоскворецкого (Ф. В. Куликов) и т. д. Угланова перевели на освободившийся после Шмидта пост наркомтруда.

Одновременно 28 ноября 1928 г. новым командиром дивизии ОГПУ им. Дзержинского становится Михаил Фриновский — человек Евдокимова, бывший анархист с золотыми зубами. Ягода сумел вовлечь его в свой ближний круг: Фриновский оказался неравнодушен к разгульному образу жизни, а Ягода имел немалые возможности для организации роскошной жизни посреди сидящей на хлебных карточках Москвы. К тому времени уже вполне сложился колоссальный разрыв в имущественном положении между рядовыми оперативниками ОГПУ и приближенными к Ягоде начальниками отделов. Агабеков пишет: «Как начальник отделения я получал 210 рублей жалованья, из них — 50 рублей я платил за квартиру. Как и все остальные сотрудники, я должен был записаться в кооператив ОГПУ, в АВИАХИМ, МОПР, Добролет, общество «Друг детей», Автодор, шефство над деревней и другие, не говоря о профсоюзе и партии, где я состоял раньше. Во все эти организации нужно было платить членские взносы. Кроме того, каждый из нас должен был подписаться на внутренние займы и вносить ежемесячно 25–30 рублей без права продать или заложить облигации, ибо мы, чекисты-коммунисты, должны были подавать пример остальным. Наконец, периодически приходилось «жертвовать» в пользу тех или иных бастующих иностранных рабочих. Так что в итоге за вычетом всех этих податей на руки я получал не больше 70–80 рублей. Отсюда можно судить о положении других мелких работников, получающих от 100 до 150 рублей. Естественно, что приходилось вечно залезать в долги у того же кооператива, не иметь возможности покупать себе не только новой одежды, но даже белья. Так живут мелкие служащие ОГПУ, но совсем другое представляет собой жизнь наших высших чинов, начиная с начальников отделов… В распоряжении каждого из них автомобиль и секретарь, и этот секретарь обо всем заботится. Иногда целыми днями в сопровождении жены своего начальника мечется по магазинам и возвращается к вечеру с нагруженной продуктами, винами, материями машиной.

И все это без всякой оплаты, без денег. Да и какой председатель кооператива или магазина посмеет просить денег или отказать в чем-нибудь начальнику отдела всесильного ОГПУ, куда он может быть приведен каждую минуту как арестованный?