Восстание началось.
Если ехать из Киева по дороге на Белую Церковь, то, осиливши треть пути, на тридцатой версте от Киева попадёшь ты негаданно в рай.
Два холма здесь прижались к речке. Между ними давнишний спор: кто краше, кто выше, кто круче, который из них зеленей. На одном из них, на том, что на Киевской стороне, примостился маленький городок. Сбегают домишки с холма под откос. Улочки змейкой вьются. По весне здесь полыхают белым огнём садочки. К осени ветки под урожаем пудовым в глубоком поклоне гнутся.
Это и есть Васильков. Здесь в Василькове была штаб-квартира Черниговского полка. Сюда и собрались восставшие роты.
Штабс-капитан Маевский первым услышал необычный шум и возбуждённые голоса. «Бунт», — сообразил Маевский. Приказал он ударить тревогу.
Смотрит Маевский — за взводом вступает взвод. (Это был авангард восставших.) Шагает впереди офицер. «Кто бы такой?» — подумал Маевский. Всмотрелся — Иван Сухинов.
Знает Маевский Сухинова. Взгляд ястребиный. Язык кинжальный. Не любит Сухинов таких, как Маевский. «Ваше мышиное превосходительство» — вот как однажды Сухинов назвал Маевского. За это «мышиное превосходительство» хотел Маевский вызвать Сухинова на дуэль. Да постеснялся что-то.
Поёжился Маевский, увидя Сухинова. Не дай бог ему сейчас на глаза попасться. Попятился, шмыгнул за плетень, присел на корточки, прижался к прутьям, сквозь прутья смотрит.
В это время, услыша сигнал тревоги, на улицу выбежал заместитель полковника Гебеля майор Трухин. Пошёл он навстречу восставшим:
— Остановитесь! Одумайтесь!
Знают солдаты Трухина. Из всех командиров здешних — не человек, а зверь.
— Плетей захотели! — кричит Трухин. — Не толпись! Расступись! Разойдись!
А следом — ещё зычнее:
— Кру-гом! Бе-гом!
Рассмеялся Сухинов. Мигнул солдатам. Схватили солдаты Трухина. Сорвали погоны. Сломали шпагу. Мундир разнесли на клочья.
Съёжился Маевский. От страха даже зажмурился. «А вдруг, — кольнуло его, — Сухинов спросит:
— Кто тут поднял тревогу?
Скажут:
— Маевский!
— Маевский!
— Штабс-капитан Маевский!»
Глянул Маевский опять на дорогу. Всё больше и больше идёт солдат. Не одни, с командирами. Вот Сергей Муравьёв-Апостол. Вот Михаил Бестужев-Рюмин. Вот Щепилло, Кузьмин, Соловьёв.
Совсем растерялся, бедный. Холодок пробежал по телу: «Убьют, убьют. На лине ближайшей вздёрнут».
Осмотрелся Маевский. Видит, клуня стоит в огороде. Скачками, как заяц, метнулся к клуне. Открыл ворота. Влетел. Забился в сено. Ни жив ни мёртв. Затих, как мышь. Прислушайтесь: даже не дышит.
Штаб-ротмистр гусарского его величества принца Оранского полка Ушаков в день восстания Черниговского полка проезжал через Васильков. Задержали его у заставы. Доставили к Сергею Муравьёву-Апостолу.
Узнав, в чём дело, Ушаков пришёл в сущий восторг.
— Долой Николая! — шумел штаб-ротмистр. Даже саблю из ножен выхватил. Даже с силой по воздуху рубанул.
Нужно сказать, что Ушаков ненавидел царя Николая I. Служил Ушаков когда-то в гвардии. Жил в Петербурге. Блистал на балах и приёмах званых.
Но вот из-за какого-то каприза в ту пору ещё не царя, а великого князя Николая перевели Ушакова из гвардии в армию. Поклялся Ушаков отомстить за обиду.
— Долой Николая! — шумит Ушаков.
Понравился восставшим пыл офицера. Решил Сергей Муравьёв-Апостол дать Ушакову революционные прокламации — пусть Ушаков распространит их среди офицеров гусарского его высочества принца Оранского полка.
— Исполню, — поклялся Ушаков.
Едет он в свой гусарский его величества принца Оранского полк, решает: дай прочитаю, что в тех бумагах сказано. Читает и чем дальше читает, то едет всё тише и тише. Вот и вовсе остановил коня.
Думал штаб-ротмистр Ушаков, что в бумагах лишь против царя Николая I, а там против царя любого, за то, чтобы в России больше цари не правили, чтобы стала Россия республикой.
Думал штаб-ротмистр Ушаков лишь отомстить Николаю, а там и про то, чтобы крестьян отпустить на волю. И много ещё другого.
«Свят, свят», — закрестился штаб-ротмистр Ушаков. Порвал прокламации. Бросил в канаву. Отъезжал с опаской, как от чумного места.
Около суток пробыли восставшие в Василькове.
Дал Сергей Муравьёв-Апостол приказ идти на Мотовиловку. Легла Мотовиловка на полпути между Киевом и Житомиром. Желаешь — отсюда ступай на Житомир. Желаешь — иди на Киев. Дневной переход и туда и сюда.
Послал Муравьёв-Апостол надёжных офицеров с извещением о восстании Черниговского полка по разным другим полкам — в Ахтырский, Кременчугский, Алексопольский, Александрийский. В Житомир послал и в Киев.
Наказал, что с ответами ждёт в Мотовиловке.
Здесь, в Мотовиловке, черниговцы встретили Новый год. Луна лениво плывёт по небу. Звёзды горят, как свечи. Синим искрится снег.
Разместили солдат по крестьянским избам. Трое из них попали к Фоме Полуяку.
Угощает Фома постояльцев кашей и квасом, а сам:
— Куда — на войну, служивые?
— На войну, на войну, — усмехнулся один из черниговцев.
— Неужто снова француз задрался?
Развеселились вовсе теперь солдаты. Рассказали они Полуяку, ради чего поднялись в поход.