Секретная сотрудница

— Может, ты все-таки объяснишь мне, что происходит? — сухо спросила жена, когда Вадим Николаевич, опять не ночевавший дома, вошел в квартиру и устало принялся снимать ботинки. — Вадим, ты меня слышишь?

— Слышу, — безжизненно отозвался он. — Не ори…

Ошеломленная, Наташа молча смотрела на его осунувшееся, бледное лицо — лицо старика, но никак не ее мужа.

— Ты что, издеваешься? — губы ее затряслись, в глазах вспыхнуло негодование. — Что все это значит? Я тут целую ночь с ума схожу, не знаю, что и думать. А он даже не позвонил! Муж называется! Или… или ты мне уже не муж? Отвечай! Где ты был? Путался с бабами?!

— Дура! — побагровев, неожиданно рявкнул Вадим Николаевич с такой яростью, что жена испуганно отпрянула, а под потолком зазвенело изумленное эхо. Затем, постепенно остывая, холодно приказал: — Лучше приготовь что-нибудь. Я сутки не ел…

Глотая слезы, жена поспешила на кухню. А Вадим Николаевич, шатаясь, вошел в свою комнату, постоял, недоуменно озираясь, будто соображая, куда это он попал. Потом охватил голову руками и опустошенно опустился на диван.

Что он мог ей рассказать? И вообще — разве об этом можно спокойно рассказывать?! Нет, лучше бы они его просто убили…

Через полчаса, когда Наташа с заплаканным лицом молча появилась на пороге, он все так же опустошенно сидел, охватив голову руками. На конец, ощутив ее присутствие, Ступишин устало поднял голову, увидел жену и со вздохом пошел на кухню.

Проглотив ложку салата из помидоров, он внезапно ощутил головокружение и понял, что есть не хотелось. А хотелось только одного — уснуть и не проснуться. Провалиться в беспамятное небытие и все забыть. Все…

Жена за его спиной машинально тюкала ножом по разделочной доске. На сковородке шкворчало растопленное масло. Пахло гороховым супом. Его любимым. Но Вадиму Николаевичу было все безразлично.

В монотонном стуке ножа начались перебои. Послышалось всхлипывание. Роняя слезы, Наташа дрожащим голосом произнесла:

— Послушай, Вадим, это жестоко… Бесчеловечно… Ты не можешь так со мной обращаться… Если ты не хочешь рассказать мне о своей работе, не надо. Но объясни хотя бы, что за нужда была так срочно отправлять Альку в этот лагерь? И почему мне нельзя его там навестить? Я мать, в конце концов, и имею право знать правду…

Сердце Вадима Николаевича внезапно сжалось от мучительной боли и жалости к ней. К самому себе. От леденящего страха за будущее их единственного, горячо любимого сына. Оставив ложку, он поднялся. Подошел к жене. Нежно обнял ее. И, закрыв глаза, положил голову ей на плечо.

— Прости, родная, — голос его дрогнул. — Не волнуйся, все будет хорошо. Вот увидишь…

Тело ее обмякло в его руках. Бросив нож, Наташа закрыла лицо руками.

— Ты меня убиваешь, — произнесла она сквозь слезы. — Убиваешь…

Вадим Николаевич мягко развернул жену к себе и заглянул в ее измученное лицо. Он уже почти готов был все ей рассказать, разделить с нею, единственным родным ему человеком, эту непосильную тяжесть. Но тут взгляд его случайно упал на разделочную доску, где в кровавой луже лежали влажные куски нарезанной ломтиками говяжьей печенки. Дыхание у него перехватило. К горлу подступила тошнота. Оттолкнув жену, Вадим Николаевич сломя голову бросился в туалет, где его невыносимо долго выворачивало наизнанку…

За кухонным столом, уронив голову на руки, безнадежно и горько рыдала Наташа.

Грязнов, разумеется, сразу все понял. Слишком хорошо он знал Турецкого и присущие ему рыцарские порывы в отношении прекрасных дам. А эта девушка… Да что тут говорить: с первого взгляда Вячеславу Ивановичу стало ясно, что ради нее стоило рисковать жизнью.

— Вот оно, значит, как, — насупившись, кивнул Грязнов, выслушав краткий рассказ старого друга. — Любопытное дельце… А у меня, между прочим, есть для тебя сюрприз. — Взяв со стола одну из фотографий, он протянул ее Турецкому.

— Откуда у тебя это? — удивился Александр Борисович.

— Сегодня утром брали двух молодцов Захара. «Криминального авторитета в белых перчатках». Ну, ты о нем слышал. — Турецкий кивнул. — При задержании один неожиданно выбросился из окна. При нем и нашли…

— Это же из моего личного дела! — взволнованно произнесла Рита, заглянув Турецкому через плечо. — То есть, я хотела сказать, из отдела кадров. Я принесла ее, когда устраивалась на работу в ночной клуб! Мне ее сделал один знакомый фотограф.

Грязнов и Турецкий многозначительно переглянулись.

— Знаешь, старик. — Нахмурился Вячеслав Иванович. — Я уже давно собирался основательно прошерстить эту вытрезвительную малину. А теперь, похоже, у меня появился великолепный повод побеседовать с Захаром по душам.

— Это не Захар контролирует ночной клуб «Саломея» на Сретенке? — спросил Александр Борисович.

— Вроде он.

— Тогда не исключено, что именно он причастен к убийству Никулиной и покушению на Риту! А это значит, что мне тоже надо срочно с ним побеседовать по моему делу…

— Может, ты наконец мне обо всем расскажешь? — недовольно заметил Грязнов.

— Я для этого и пришел.