Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

С тех, пор прошло всего лишь полгода, а на антенном полигоне уже проверяется по вышке экспериментальный макет высокочастотного тракта Б-200: антенны, передатчики, приемники. И ничего, что все это хозяйство еще капризничает, порой выдает всевозможные фокусы, — главное в том, что оно работает, а все фокусы и капризы — дело поправимое. Фактически макетный радиотракт уже готов к стыковке с аппаратурой макетного видеотракта — низкочастотной части станции.

На первый взгляд вполне успешно шли дела и с разработкой приемоответчика. Мощность ответчика, замеренная в лаборатории, с хорошим запасом была больше заданной. И не только по приборам, но и по яркому свечению неоновых индикаторов, по смачно трещавшим искрам на ногте, прикладываемом к фидеру. Аппаратура была признана готовой к облету на самолетах, чтобы убедиться, что можно устанавливать приемоответчики на ракетах. Но именно при облетах выяснилось, что дальность видимости сигналов ответчика на локаторе в десять раз меньше требуемой. В чем дело? Проходили сроки, близился Новый год, а ребус остался неразгаданным, и вокруг него зашевелились офицеры госбезопасности.

В этот довольно острый период Вольман все чаще начал жаловаться на плохое самочувствие. Прижимает сердце, особенно к концу дня. Наверное, от переутомления: до перехода в КБ-1 пришлось два года быть без отпуска, после перевода неудобно было начинать работу на новом месте с отпуска. Да и теперь — какой может быть разговор об отпуске при такой срочной работе?

Я посоветовал Осипу оформить себе санаторную карту и путевку — в декабре это не очень сложно, пообещал отпустить его, как своего зама, в отпуск хотя бы на время действия путевки. А пока начал его насильно выпроваживать с работы пораньше. Перед отъездом Вольмана в Сочи я посоветовал ему подать заявление на имя начальника КБ-1 Еляна об оказании материальной помощи на лечение и тут же написал свое ходатайство на заявлении. Когда же референт докладывал это заявление Еляну, в кабинете Амо Сергеевича случайно оказался Расплетин. Услышав, о чем идет речь, он сказал:

— Вольмана сейчас нельзя отпускать. У них в отделе полный завал с приемоответчиком.

— Но ведь Кисунько ходатайствует. В отделе много специалистов, и там делаются ответчики не только для «Беркута». Разберутся, тем более Кисунько остается на месте. Доктор наук, — ответил Елян.

— Одно дело читать лекции, писать книжки и диссертации и совсем другое дело — самому сделать вещь.

По настоянию Расплетина Елян написал на заявлении: «В предоставлении отпуска воздержаться». Потом сообщил об этом по телефону мне, но я ответил, что Вольман уже в отпуске и речь идет только об оказании ему материальной помощи. Тогда Елян вызвал меня к себе и устроил мне разнос за нарушение порядка предоставления отпусков руководящему составу, состоящему в номенклатуре начальника КБ-1. Я ответил, что отпуск оформлен отделом кадров, который, вероятно, счел достаточным моего согласия как начальника отдела на отпуск своего зама. После этого телефонная буря прошла из кабинета Еляна в отдел кадров, а Расплетин решил добавить оборотов разбушевавшемуся Амо Сергеевичу:

— Я прошу отозвать Вольмана из отпуска. Иначе я как зам. главного конструктора снимаю с себя ответственность за срыв сроков по приемоответчику.

— А я как начальник отдела снимаю с себя ответственность за все работы, если вместо меня в отделе начнут безответственно командовать все, кому захочется, — ответил я и добавил, обращаясь к Расплетину: — Тем более что вы прекрасно знаете, что Вольман — чистый антенщик и никакого отношения к приемоответчикам не имеет.

Елян как-то сразу успокоился и примиряюще сказал:

— Может быть, пусть все же человек отдохнет? Если бы не уехал — тогда другое дело. Давайте не торопиться, подумайте.

Но через полчаса он опять позвонил мне и приказал немедленно представить ему на подпись завизированную телеграмму с вызовом Вольмана из Сочи. Я сразу же передал ему через референта бланк телеграммы, на котором было написано: «Амо Сергеевич! Очень Вас прошу не вызывать Вольмана из отпуска». На это Амо Сергеевич ответил мне по телефону:

— Сообщаю мою устную резолюцию на вашу «телеграмму»: «Вы упрямец!» — Но сказано это было с нарочитой притворной строгостью. Значит, буря миновала.

Все же через несколько дней за подписью полковника Кутепова был послан телеграфный вызов Вольману в Сочи. Об этом не знали ни я, ни Елян. Я был удивлен, увидев вошедшего ко мне в кабинет Вольмана, по-детски растерянного, виновато улыбающегося, с правительственной телеграммой в руке. С ним успели «поговорить» кутеповские молодцы-госбезопасники. Обвинили, что он сбежал в отпуск, обойдя руководство, в самый сложный момент дезертировал. Грозили тем, что он может попасть в спецконтингент и там уж ему помогут всерьез заняться делами «Беркута». Говорили многое, от чего этот мягкий, впечатлительный человек, добросовестный работяга, долго не мог прийти в себя. У него был нездоровый цвет лица, я его как мог успокаивал и отправил домой на отдельской «Победе».