Секретное досье

Дверь салона открылась, смешки оборвались; полный майор вопросительно оглядел комнату, темные очки делили его большое, круглое лицо пополам. Рядом с ним под прямыми, откровенно плотоядными взглядами такого количества опытных мужчин смущенно переминалась с ноги на ногу ладненькая девушка – армейский секретарь в рубашке и слаксах защитного цвета, сознательно подобранных примерно на размер меньше. В надежде разрядить сгустившуюся, как остывающая помадка, атмосферу вновь прибывший спросил, не видел ли кто-нибудь его штурмана. Никто не ответил, а кое-кто недобро усмехнулся, явно констатируя отчужденность, которую вызвал его светский успех. Он неловко развернулся в дверях, и кто-то дружелюбно произнес:

– Передай привет жене и детям.

Лысеющий, воспользовавшись паузой, продолжил:

– Мой папаша любил говорить: «Пей скотч чистым, добавь в рожь немного воды, бурбон, смешай с чем-нибудь крепким, с чем-нибудь по-настоящему крепким». – Он громко засмеялся. – С чем-нибудь по-настоящему крепким, – повторил он.

– Мне нравится Германия. Тамошняя еда нравится. И выпивка. Мне нравятся немецкие девушки.

– Я жил в Скандинавии.

– Это не одно и то же. В Скандинавии все другое.

– Я училась в школе в большом городе на севере Скандинавии, – сказала Джин, живо вступив в беседу, как и должен агент, и говоря правду, как следует агенту.

– В Нарвике, – сказал лысеющий. – Я очень хорошо его знаю. В прошлом году в это время я знал каждый бар в Нарвике. Так? – спросил он.

Джин кивнула.

– И сколько же их? Три? – спросил мужчина, который знал милого друга.

К тому времени как летчики покинули салон, попрощавшись и в разных выражениях пожелав друг другу удачи, я разобрался с большей частью счетов на ленту для пишущих машинок, на магнитофонную ленту и разнообразный ежедневный хлам. Джин подошла, встала позади меня и коснулась моей макушки. Неожиданная интимность физического контакта с ней так же поразила меня, как если бы Джин публично разделась. Когда она переместилась и села напротив, я изменил мнение о ее отношении ко мне. Ей не терпелось что-то сообщить мне, подбодрить.

Безусловная эффективность подбадривания не позволяла довериться ей. Возможно, она была моим Долобовски. Джин предложила мне одну из тех сигарет с ментолом, что отдают пятновыводителем. Я отказался.

Она сказала:

– Ведущие экипажи САК, летающие на Б-пятьдесят два, вылетают с Бодо в Норвегии и с нового поля рядом с Гератом. – Она не спеша прикурила от маленькой серебряной зажигалки. – Я бы сказала, заученные цели, те стартовые площадки к западо-юго-западу от озера Балхаш и подводный порт для ядерных субмарин на востоке Новой Земли, где работал Бобби. Вы, вероятно, уже видели модифицированные бомбовые отсеки на двух самолетах.

Я кивнул.

– В двух командах есть бывшие военно-морские артиллеристы; возможно, устройство задержки, действующее под давлением воды.

Высоко задрав подбородок, она пустила струю дыма вертикально в потолок в необычно театральной манере. Джин, раздобывшая где-то летнее платье ЖВС [23] , обладала, подобно Долби, умением хорошо выглядеть в любой одежде. Она ждала похвалы, как маленький ребенок, – приосаниваясь и собираясь отрицать мастерство или эффективность. Дни, проведенные под тихоокеанским солнцем, сделали ее лицо темно-золотистым, и губы Джин казались светлыми на фоне темной кожи. Она сидела, долго изучая равномерность покрытия лака на ногтях, а потом, не поднимая глаз, спросила:

– Вы учились в Гилфорде?

Я кивнул.

– В первую неделю, когда идет одна физическая подготовка и тесты на ай-кью, а ты в основном сидишь и ждешь, что с тобой будут беседовать и уговаривать не оставаться на вторую неделю, была там лекция об устройстве тюремных камер и о побегах.

Я знал, что она знала, что никто о таких вещах не говорит. Я надеялся, что в салоне не было прослушки. Я не остановил ее.

– Так вот, Элис – мой единственный официальный связной, через нее вы были моим долговременным контактом. Насколько мне известно… – Она помолчала. – С тех пор я не пользовалась никаким другим, как говорит тот человек в рекламе мыла «Перз».

Я сидел молча.

– Сложности моей работы здесь серьезнее, чем в Макао. Серьезнее, чем я подозревала, – очень тихо произнесла Джин. – Я не представляла себе, что делаю это. – Она кивнула в ту сторону, где сидела прежде. – Но я сумею с этим справиться. Однако должен быть предел в том, что касается отдельной личности. Я женщина. Я не могу легко менять свою лояльность и биологически не способна противостоять группе.

– Может быть, вы совершаете большую ошибку, – сказал я скорее из желания выиграть время, чем изречь нечто важное.

– Не думаю и покажу вам почему, – сказала Джин, – если у вас есть примерно час.