Секретное досье

Джин нарочно шлепнула ногой по воде и по-детски улыбнулась. Солнце стояло за ее головой, как открытая дверца сканторпской сталеплавильной печи. Под легким бризом с океана ее платье липло к телу, как дешевые духи. Я с трудом вернул свои мысли на землю. Джин сказала:

— Похоже, в Гилфорде я слушала не так внимательно, как вы.

Танковый трак лежал наполовину в воде, словно огромная гусеница, и волны били струйками и выплескивались сквозь затейливые переплетения литья. На расстоянии от нас лежал башней вниз в блестящей пене Б-61, танк без одного трака. Море, в которое он вернулся, описав большой непроизвольный полукруг, билось и шлепало в огромный металлический корпус с беспокойной насмешливостью. Джин остановилась и повернулась ко мне. Прилипшая к золотому лицу прядь черных волос напоминала трещину на вазе эпохи Сун. Я должен сосредоточиться.

— Предположим, вы не работаете на КГБ, но тот, кто считает иначе, хочет как-то это прекратить. Что они сделают?

— Об этом никто в нашем положении не осмеливается даже думать, — ответил я.

— Но предположим, это происходит. Затем они вынуждены об этом думать.

— Хорошо, — согласился я, — затем они об этом думают.

Голос Джин звучал хрипло, немного нервно и резко. Я понял, что значительную часть ночи она провела в размышлениях о том, как поступить со мной. К тому же, обязанный Джин, я не мог дурачить ее.

— Им не оказывают бесплатной юридической помощи в Олд-Бейли, — сказал я, — и разрешают продать свои воспоминания в издания группы «Санди», если вы об этом.

— Нет, об этом я думала, — проговорила Джин. — Это разрешается только тем, кто убил несколько человек при отягчающих обстоятельствах. — Она помолчала. — Так что происходит?

— Не знаю, — ответил я. — Со мной раньше этого никогда не случалось. Наверное, это что-то вроде: «Суньте ноги в этот мешок с влажным цементом, катер отчаливает».

Прибой обрушивал на риф мощные удары, сотрясавшие песок у нас под ногами.

— Становится прохладно, — сказала Джин. — Давайте вернемся в машину.

21

Водолей (20 января — 19 февраля). Вы можете столкнуться с задержкой в осуществлении личных планов, но проявите осторожность. Ваши действия, продиктованные благими намерениями, вполне могут быть неправильно истолкованы.

Следующие два дня стали мучительным испытанием для нервов. По мере приближения дня взрыва жизнь на атолле перерастала в напряженную, но организованную гонку. Насколько я мог судить, моей роли наблюдателя не мешали, и я свободно присутствовал на всех скучнейших конференциях. Мы с Джин почти не имели возможности обменяться хотя бы парой слов, не рискуя быть подслушанными или записанными. Наше решение изображать некое отчуждение означало для нее шанс остаться в стороне, а для меня — чувство острого желания, которое ни одному мужчине не следует испытывать к своей секретарше, если он хочет сохранить за собой возможность уволить ее. Я видел, как Джин ждет подписи или документов в длинных серых коридорах из ДВП. Хотя стояла она неподвижно, ее гладкое тело двигалось — медленно и неощутимо — под тонкой тканью летней формы, я думал о маленькой круглой золотой сережке Джин, которую нашел у себя в постели в среду утром.

Чаще, чем мне хотелось бы, я находил предлог протиснуться мимо нее в узких коридорах и дверях. Проскальзывавшее между нами электричество скрашивало чувство глубокого одиночества, которое я испытывал. Мое желание было не распускавшимся, сдерживаемым, грозящим взрывом достижением высшей точки, но мягкой бездействующей потребностью. Страх делал физическое желание острее толедского клинка и жалобнее флейты Долмеча.

Большую часть этих двух дней я провел, работая непосредственно с Долби. Это было наслаждение. Разница между Долби и другими людьми из отделов разведки, учитывая его воспитание, состояла в готовности этого человека использовать информацию, добытую теми, кто стоял ниже — как в социальном, так и в военном плане. Он охотно разрешил бы техникам делать выводы на основании их данных, тогда как другие попытались бы разобраться в технике, чтобы ревниво охранять привилегию решать любые вопросы.

Мы с Джин обнаружили коробку в бункере во вторник. В четверг командующий генерал — генерал Й.О. Герайт — пригласил всех мужчин-офицеров и имевшихся девушек на прием в свой дом.