Секретное досье

К тому времени, когда я вывел на дорогу большой, с мягчайшими амортизаторами «линкольн-континентал», задние фары Долби светились далеко впереди на шоссе генерала Герайта. Восьмицилиндровый двигатель разогрелся как надо. Я увидел, что Долби свернул налево и поехал вдоль береговой линии. Эта дорога была обустроена не так тщательно, поскольку обычно ею пользовались только определенные грузовики, перевозившие разные материалы. Слева всего сотня метров моря отделяла нас от острова Запуска. Будь ночь получше, «гора» была бы ясно видна. Долби ушел еще дальше вперед и ехал, должно быть, со скоростью шестьдесят миль, несмотря на дорогу. Я полагал, что он сумеет избавить нас от неприятностей, если какой-то участок дороги окажется перекрытым. Сорокафутовые вышки, стоявшие с интервалом в 300 ярдов, отражали рев двигателя. Большая часть вышек была оснащена только инфракрасными телекамерами, но при каждой третьей находились дежурные. Я надеялся, что никто не позвонит следующим постам, чтобы остановили нас, несомненно мчавшихся прямиком с генеральской вечеринки. Периодически случайные заросли кустарника заслоняли огни Долби. Всматриваясь в черноту перед ветровым стеклом, я увидел красный знак: «Внимание остановка через 25 ярдов». Я остановил машину. Было 2.12 ночи.

Этот участок дороги впереди закрыли, когда мне оставалось преодолеть всего три мили запретной дороги. Долби нигде не было видно, он проскочил.

Нащупывая запасную пачку сигарет, я коснулся шершавой ткани. Включил свет на приборной доске. Кто-то оставил на сиденье пару тяжелых рукавиц с асбестовой изоляцией. Не Барни ли был в этой машине, подумалось мне, он же изображал из себя энергетика. Затем я нашел свой «Галуаз».

Щелкнув зажигалкой, я ждал, когда она засветится красным.

Я все еще ждал, когда небо взорвалось дневным светом — вот разве что дневной свет и я, оба мы, не блистали такой ясностью в последнее время.

22

Я открыл дверцу и очутился в белой, застывшей, светлой, как день, ночи. Внезапно стало очень тихо, потом я услышал, как на дальней стороне острова жалобно завыла сирена.

Два вертолета прострекотали надо мной к острову Запуска и начали бросать в море ручные гранаты. Под каждым прожектор посылал во все стороны беспорядочно движущийся луч.

Воздушная полиция определила место, опознала и двинулась на свет большой вспышки, а я все еще ожидал, что у меня расплавятся глазные яблоки.

Одна из «вертушек» зависла, сделала разворот на 180 градусов и вернулась ко мне. Вспышка брызнула и угасла, и теперь сияние прожектора слепило меня. Я сидел очень тихо. Было 2.17. На фоне шума винтов более глубокий, резонирующий звук послышался в прохладном черном воздухе. С высоты из громкоговорителя донесся подкрепленный светом голос. Поначалу я не слышал или не понимал слов, хотя очень старался. Говорили с сильным акцентом.

— Не вздумай пошевелиться, парень! — повторил голос.

Два вертолета нависли над самым автомобилем; источник света говорящего находился футах в шести от моих глазных впадин — он тихонько кружил вокруг машины, держась на достаточном расстоянии от земли. Другая «вертушка» провела лучом своего прожектора над проводами высокого напряжения и вышкой с камерой. Свет казался желтым и тусклым после интенсивности резкого, почти зеленого цвета вспышки. Луч прорезал темноту, поднялся вверх по стальной лестнице этой вышки. Задолго до вершины я увидел в полусвете прожектора мертвого солдата: он наполовину свесился из разбитого стеклянного окна. В его смерти не было ничего удивительного. Никто не остался бы в живых в металлической башне, соединенной с линией высокого напряжения железными уголками на болтах самым профессиональным образом.

Примерно в 2.36 ночи арестовать меня прибыл полковник военной полиции. В 2.36 минут тридцать секунд я вспомнил о больших рукавицах с изоляцией. Но даже если бы я вспомнил раньше, то что бы сделал?

23

Я открыл глаза. Из середины потолка свисала 200-ваттовая лампочка. От ее света у меня шелушился мозг. Я закрыл глаза. Прошло время.

Я снова открыл глаза, медленно. Потолок почти прекратил качаться. Вероятно, я мог бы встать, но решил не пытаться в течение месяца. Я был очень, очень старым. Солдат, которого я видел у кабинета генерала, сидел теперь в другом конце комнаты и читал все тот же номер «Конфиденшл». Крупные буквы на обложке вопрошали: «Является ли он законченным алкоголиком?»

Я бы сказал вам, чье лицо красовалось на обложке, но не могу позволить себе ответить на иск в миллион долларов, как это могут они. Солдат перевернул страницу и взглянул на меня.

Я помню, как меня доставили в эту комнату в 2.59 как-то ночью. Помню сержанта, который оскорблял меня: в основном англосаксонскими односложными словами из четырех букв, периодически вставляя для связи «коммуняка». Помню, что было 3.40, когда он сказал:

— Тебе незачем смотреть на часы, полковник. Твои дружки уже далеко.