Секретное оружие (сборник)

– Приходите завтра, Берзинь, – ответил он. – Вы мне тоже нужны.

– О, на этот раз я удовлетворю ваше любопытство, господин обергруппенфюрер…

– Хорошо-хорошо, – довольно сухо отозвался он. – Буду ждать.

Он действительно меня ждал и с первой же секунды моего появления в кабинете устремил на меня пытливый неодобрительный взгляд.

– Садитесь, Блейк, – сказал он. – Я слушаю вас, хотя вы мало чем оправдываете мое снисходительное отношение.

– Не так просто передать моих агентов другому хозяину, – обиженно возразил я. – Я восстанавливаю утраченные связи, перепроверяю всю сеть. Вы получите людей, которые действительно многого стоят…

– Но когда, когда? – нетерпеливо перебил Эдингер. – Вы злоупотребляете моим терпением, Блейк.

– Не позже как через две недели, – твердо сказал я. – Но мне нужно найти одного ветеринарного врача, некоего Озолса.

– А он в Латвии? – спросил Эдингер.

– Безусловно, – подтвердил я. – Озолс Арнольд Янович.

– Это что, ваш агент? – спросил Эдингер.

– Да. – Я свободно мог подарить Озолса Эдингеру. – Я утратил с ним связь, а запрашивать Лондон нецелесообразно. В современных условиях это может затянуться, я не рискую испытывать ваше терпение. Озолс поможет мне восстановить некоторые связи.

– Я вижу, вы беретесь за ум, – похвалил меня Эдингер. – Я прикажу найти этого Озолса.

Он по телефону вызвал гауптштурмфюрера Гаусса, и через минуту в кабинет вошел какой-то чиновник в черной эсэсовской форме, висевшей на нем мешком и явно обличавшей штатского человека.

– Господин Гаусс, – сказал Эдингер, – мне нужно найти некоего Озолса…

Эдингер вопросительно обернулся ко мне.

– Арнольд Янович, – подсказал я.

– Арнольд Янович, – повторил в свою очередь Эдингер. – Он служит где-то у нас в Латвии ветеринарным врачом.

– Как срочно это нужно? – скрипучим, деревянным голосом осведомился господин Гаусс.

– Задание особой важности, – сказал Эдингер. – Эти данные нужны лично мне.

Господин Гаусс поклонился и ушел, не промолвив больше ни слова.

– А теперь, Блейк, буду говорить я, – сказал Эдингер и зашевелил своими усиками, точно таракан перед неожиданным препятствием.

Он хотел казаться внушительным и, пожалуй, казался таким, но на этот раз он выглядел больным, чувствовалось, что он не в своей тарелке, хотя по-прежнему старался говорить резко и угрожающе.

– Я ценю вас, Блейк, – сердито сказал Эдингер. – Наша разведка наблюдает за вами вот уже шесть лет, и вы все время работали только на свою страну. Поэтому вы поймете меня, если я скажу, что пошел в полицию для того, чтобы служить Германии.

Я уже видел, что мне придется стать свидетелем очередного словоизвержения на тему о величии германского рейха, но на этот раз мне показалось, что Эдингер говорил не ради рисовки, на этот раз он нуждался в самоутверждении…

Увы, он был не из тех, кому можно было что-либо объяснить! Поэтому я молчал.

И так же, как всегда, Эдингер внезапно спустился с заоблачных высот риторики на залитую кровью землю.

– Как это ни печально, но я хочу огорчить вас, господин Блейк, – внезапно произнес он. – Вас окружают подозрительные люди, вы прикрываете коммунистов и партизан…

Я похолодел. Так, кажется, говорится в романах? Во всяком случае, я испытал весьма неприятное ощущение. Черт знает, что он мог узнать! Было бы глупо и обидно так просто, ни за понюшку табаку погибнуть в здешних застенках…

– Вы уверены в своем шофере? – строго спросил меня Эдингер. – У нас о нем самые неблагоприятные сведения. И то, что я сейчас говорю об этом, – свидетельство доверия, которое я еще не утратил к вам…

У меня немного отлегло от сердца, хотя я еще не знал, что нужно от меня Эдингеру.

– Не знаю, как он сумел провести такого опытного разведчика, каким являетесь вы, капитан Блейк, – упрекнул меня Эдингер, – но у нас есть данные о том, что некий господин Чарушин или тот, кто скрывается под этим именем, связан с рижским коммунистическим подпольем…

Но я уже взял себя в руки. В том, что говорил Эдингер, не заключалось ничего экстраординарного: всегда можно было ожидать, что гестапо нападет на след кого-нибудь из нас. Гораздо важнее было понять, почему он считает возможным или нужным сообщить мне о провале Железнова. Эдингер, как я полагал, опять играл со мной в доверие. Но поскольку он не сомневался в том, что я капитан Блейк, он пытался выяснить, не связан ли я, англичанин, с союзниками Англии по войне, с русскими партизанами и коммунистами, и, выдавая мне Железнова, давал возможность порвать эти связи, если они существовали. Для гестапо капитан Блейк был гораздо более значительной фигурой, чем шофер Чарушин; предоставляя мне возможность отмежеваться от своего шофера, тем самым гестапо пыталось сохранить меня для себя. Поэтому Эдингер пошел еще дальше. В его глазках, совсем как у хорька, когда тот настигает свою жертву, загорелись желтые искорки, он лег грудью на стол и негромко сказал:

– Донесения о Чарушине лежат у меня в столе, и я совершенно доверительно скажу вам, что через день или два отдам приказ об аресте этого человека. Лично вы можете не беспокоиться: вас потревожат лишь на самое короткое время…