Секретные архивы НКВД-КГБ

— Да, — понурив голову, признавался Туньон, — я информировал аргентинцев о плохих бытовых условиях, в которых живут советские люди, об очередях, о недовольстве рабочих карточной системой, а после ее отмены — о дороговизне. Я рассказывал о раздражении людей по поводу принудительных подписок на всякого рода государственные займы, о бездеятельности профсоюзов, о том, как делают мультфильмы. Все это нужно было Конде для того, чтобы по возвращении в Аргентину написать клеветническую книгу о Советском Союзе, которой, как он говорил, заткнет рот коммунистам.

— А положением в среде испанских эмигрантов он интересовался?

— Конечно. Я самым подробным образом информировал его о расколе в среде испанских эмигрантов, о недовольстве руководством испанской компартии, о желании многих испанцев уехать на родину, об арестах органами МГБ испанцев, ставших на путь непримиримой борьбы с Долорес Ибаррури. Наша Пасионария, кстати, очень жестокий человек, об этом знают все испанские коммунисты. И вообще, она! — возбужденно вскочил Туньон.

— Не надо, — мягко перебил его следователь. — Пасионария — это особый разговор, и он не для этих стен, — обвел он глазами предназначенный для допросов бокс Лефортовской тюрьмы.

— Какое у вас образование?

— Юридический факультет Мадридского университета.

— А как вы стали летчиком?

— Как известно, 18 июля 1936 года начался мятеж реакционных сил генерала Франко, а вместе с ним и гражданская война. К этому времени я уже был коммунистом и не мог сидеть сложа руки или выступать в суде в качестве адвоката. Я тут же поступил в авиашколу, и через полгода успешно ее окончил. Воевал я в качестве штурмана, в основном в районе Гранады, Кордовы и Гвадалахары.

— И как же вы оказались в Москве?

— О-о, это был длинный и славный путь, — улыбнулся Туньон. — Так как я мечтал стать летчиком-истребителем, то сначала меня направили в Барселону, где работала школа по подготовке истребителей. Но в Барселоне решили, что в Советском Союзе летать нас научат лучше, и довольно большую группу курсантов на пароходе «Смольный» отправили в Ленинград. Там нас посадили на поезд и привезли в Азербайджан, где в городе Кировабаде мы наконец сели за штурвалы советских истребителей.

— А чем вы занимались во время Отечественной войны?

— Я рвался на фронт, но меня направили в Тбилиси, где я работал на авиазаводе. Испанцев там было много, работали мы неплохо и, видимо, поэтому в мае 1945-го нас перевели на авиазавод, расположенный в Москве.

— Стоп! — поднял палец следователь. — А при чем здесь мультфильмы? Вы показали, что рассказывали аргентинцам, как в Москве делают мультфильмы, не так ли?

— Так, — еще шире улыбнулся Туньон. — Черт его знает, откуда, но у меня прорезался талант художника. Писать большие полотна, да еще маслом, — это не для меня. Зато усидчивости хоть отбавляй. А для художника-мультипликатора усидчивость и терпение — главное качество. Так что на студию «Союзмультфильм» меня взяли без испытательного срока! — гордо закончил он.

— Так вот откуда ноги растут! — обрадованно воскликнул следователь. — А я-то ломаю голову... Теперь все ясно. Ответьте-ка мне, Туньон, на такой вопрос: не использовали ли вы навыки художника в преступных целях? Только не вздумайте юлить, это вам даром не пройдет.

— Да что там юлить, — поник Туньон. — Печати Министерства иностранных дел СССР и Чехословакии, а также подписи ответственных лиц, которые стоят в моем паспорте, подделал и сфабриковал я.

— Это очень серьезное преступление, и за него вам придется ответить по всей строгости закона. А теперь скажите, за что вас исключили из коммунистической партии Испании?

— За то, что я открыто заявлял о своем желании уехать в Мексику, где, как я уже говорил, живут все мои родственники. Причем сделать это я хотел официально, через ОВИР. Но как только об этом узнала наша разлюбезная Пасионария, она тут же воспылала ко мне лютой ненавистью и вышвырнула меня из партии.

— Вы признали, что собирали для аргентинцев шпионскую информацию. Вы это делали один, или у вас были сообщники? Назовите лиц, которых аргентинское посольство использовало в агентурных целях.

Судя по всему, Туньон был так запуган, что без тени сомнения назвал имена своих близких друзей.

— С полной уверенностью я могу назвать имена троих лиц. Это Хулиан Фустер, Педро Сепеда и Франсиско Рамос. В посольстве бывали и другие испанцы, но использовали ли их в агентурных целях, я не знаю.

На этом допросы были закончены, и вскоре Туньону было предъявлено обвинительное заключение, в котором ему вменялся целый букет преступлений, предусмотренных печально известной 58-й статьей УК РСФСР.

РУКОПОЖАТИЕ С ФРАНКО

Туньон не врал, когда говорил, что не знает, почему Сепеда не оказался в самолете. Не знал он, правда, и того, что бедный Педро парится в соседней камере и из него ночи напролет выбивают «правдивые» показания.