Секретные архивы НКВД-КГБ

Каждое утро делает гимнастические упражнения, во время прогулок старается больше двигаться. Обладает очень хорошим аппетитом. В своем поведении старается показать себя твердым, независимым человеком. Пытаясь добиться для себя определенных выгод, не пренебрегает ложью».

Что верно, то верно — ложь, вранье и притворство стали второй натурой Гесса. Причем он не придавал никакого значения тому, что его измышления тут же разоблачались: судя по всему, чувства стыда он вообще не испытывал. Чтобы в этом убедиться, проанализируем хотя бы одно из его слезных писем с просьбой об освобождении. Обращаясь к правительствам четырех стран, Гесс пишет:

«До сих пор я был слепой на три четверти, но оставшаяся здоровой половина левого глаза была безупречной. В пятницу, 17 августа 1984 года, я обнаружил, что не в состоянии прочесть обычный газетный текст. Не просматривались даже крупные буквы заглавия одной из газет, на их месте была белая пустота.

После интенсивного обследования американский врач установил отслоение сетчатки глаза. Он объяснил, что в моем возрасте прикрепление сетчатки с помощью лазера не представляется возможным. Отслоение будет продолжаться до тех пор, пока я полностью не ослепну.

Следует отметить, что находившиеся ранее со мной в тюрьме Шпандау заключенные, приговоренные на Нюрнбергском процессе так же, как и я, к пожизненному заключению, которые были почти на два десятка лет моложе меня, освобождены по состоянию здоровья. В связи с этим, я ссылаюсь на нынешнее состояние здоровья: я страдаю от нарушения кровообращения.

Я страдаю ослаблением памяти из-за плохого снабжения мозга кровью. Время от времени у меня случаются приступы головокружения. У меня отечность ног, которую можно улучшить, лишь круглосуточно держа их в приподнятом положении. Из-за мышечной слабости бедер у меня подкашиваются колени — и я падаю. У меня двусторонняя грыжа, для вправления которой нельзя найти походящего бандажа. Круглосуточно мне причиняют боль многократно повторяющиеся желудочно-кишечные спазмы.

Особенно тревожным для меня является то, что вот уже полтора месяца я просыпаюсь с таким ощущением, что скоро ослепну. Если это произойдет, то моим единственным занятием в тюрьме будут прогулки по саду, да и то я вынужден буду ходить вдоль стены, чтобы в случае необходимости я мог на нее опереться.

Пока еще не поздно, я хотел бы воочию увидеть своих внуков, которым от 4 до 7 лет и которых я знаю только по фотографиям и фильмам. Я в скором времени могу ослепнуть и поэтому обращаюсь с просьбой к четырем правительствам освободить меня, дать 90-летнему старику, отбывшему 42 года заключения, возможность увидеть внуков».

На что рассчитывал Гесс, сочиняя это письмо, одному Богу ведомо! На самом деле американский врач-окулист, обследовавший Гесса, установил, что никакого отслоения сетчатки нет. Не было проблем и с грыжей: французы предоставили ему прекрасный бандаж, которым, как он сам говорил, полностью удовлетворен.

Что касается ослабления памяти и головокружения, то в записках Гесса обнаружено очень много упоминаний о том, что в пище ему постоянно дают яд, что создано тайное средство, при помощи которого «людей можно заставить не только говорить, но и действовать так, как им было приказано», что существуют препараты, вызывающие полный запор — и ни одно слабительное не поможет.

Но больше всего поражает его ложь и лицемерие, касающееся любви к внукам! В официальной справке руководства тюрьмы говорится, что правом посещения Гесса пользовались: его жена Ильзе, сестра Маргарет, сын Вольф Рюдигер, жена сына Адреа, племянник Виланд и племянница Моника, а также свояченица Ингеборг Прель.

А вот что написано дальше: «В 1986 году директора тюрьмы разрешили посещение Гесса детям его сына — двум внучкам и внуку, однако сам заключенный от этих визитов отказался».

Вот так-то! Зато с французским пастором Табелем он общался каждую среду, да и то не по религиозным, сколько — скажем деликатно — по несколько иным мотивам: их контакты были куда более продолжительными, нежели этого требует отправление религиозной службы. Советская администрация вскрыла эти мотивы и лишила Габеля пропуска в тюрьму, тем самым лишив Гесса последней радости. Такая же судьба постигла и пастора Рерига, который пытался стать достойной заменой Габеля.

Еще на Нюрнбергском процессе адвокатом Гесса был доктор Зайдль. Навещал он своего подзащитного и в тюрьме, делая все возможное и невозможное для ослабления тюремного режима Гесса. Это он добился, чтобы Гесса перевели в более просторную камеру, установили там госпитальную кровать, до четырех часов увеличили время прогулки, назначили диетическое питание и освободили от какой-либо физической работы.

В случае необходимости Гесса немедленно переводили в британский военный госпиталь. За время заключения он побывал там четыре раза, причем отлеживался от нескольких недель до нескольких месяцев. Так что за его здоровьем следили самым внимательным образом.