Секретные архивы ВЧК-ОГПУ

—Никакой я не мягкотелый,—гневно возражал он. — Если не будет другого выхода, я собственной рукой перестреляю всех контрреволюционеров и буду совершенно спокоен.

Да уж, в том, что касается террора, Моисей Соломонович преуспел!

Он дошел даже до того, что опубликовал в «Красной газете» воззвание, в котором призывал к немедленному расстрелу на месте, естественно без суда и следствия, всех подозреваемых в антисоветской агитации, взяточничестве и спекуляции. Заканчивалось это воззвание иезуитски-издевательским приказом о каждом случае расстрела сообщать в газете.

Как же выросли тогда объем и тираж «Красной газеты»! Каждое утро петроградцы дрожащими руками раскрывали ставшую непомерно толстой «Красную газету» и искали фамилии своих родственников, друзей и знакомых.

А вот дальнейший ход Урицкого был таким мерзким, что даже кое-кто из большевиков, что называется, развел руками. Зная, как люто его ненавидят, Моисей Соломонович сделал себе щит из живых людей. Набив тюрьмы заложниками, он заявил, что, если с головы большевистских вождей упадет хотя бы один волос, все заложники будут расстреляны. Но одно дело — держать в заложниках отчаянных поручиков и убеленных сединами генералов, и совсем другое — членов царской династии, которых любят, знают и уважают не только в России, но и во всей Европе.

Именно этим было продиктовано решение перевезти великих князей из Вологды в Петроград. До поры до времени этот щит прикрывал Урицкого надежнее батальона латышских стрелков. А чтобы какие-нибудь эсеры или монархисты не вздумали поднять руку на «воплощение большевистского террора», Урицкий время от времени напоминал в печати, из каких людей состоит этот щит, и мрачно предвещал: «Рано или поздно Романовы заплатят за триста лет угнетения народа».

Но как ни хитер был Моисей Урицкий, как ни надежно охранял его щит из заложников, нашелся в Петрограде человек, который ради устранения большевистского монстра пошел на верную смерть. Им стал бывший студент Леонид Канегиссер. 30 августа 1918 года он подкараулил Урицкого на Дворцовой площади и в подъезде Комиссариата внутренних дел всадил ему несколько пуль в затылок.

Петроградцы облегченно вздохнули... Но не надолго. Упавшее знамя красного террора тут же подхватил председатель Петроградского совета Григорий Зиновьев (на самом деле его звали Овсей-Гершен Аронович Радомысльский). Сын зажиточного владельца молочной фермы еще в пятнадцатилетием возрасте решил, что торговать молоком, сметаной и маслом — занятие скучное и, как тогда говорили, ушел в революцию. Оказавшись за границей, он быстро нашел общий язык с Лениным и стал не только его активным сторонником, но и доверенным лицом, настолько доверенным, что Ильич взял его в тот самый вагон, в котором большевики проехались по Германии, потом на пароме добрались до Швеции, а оттуда и до России.

Немаловажный факт: когда Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина и он вынужден был скрываться в вошедшем в историю шалаше, в качестве компаньона Ильич взял с собой Зиновьева. После победы Октября его назначили председателем Петросовета. На этом посту Зиновьев был до 1925 года, и за это время таких наломал дров, что в народе его стали называть «Кровавый Гришка». Достаточно сказать, что именно по его инициативе были созданы печально известные «тройки», самостоятельно принимавшие решения о расстреле. Полетели тысячи голов, а десятки тысяч представителей петроградской интеллигенции были сосланы на Север.

Но этого Зиновьеву показалось мало, и он выступил с инициативой «разрешить всем рабочим расправляться с интеллигенцией по-своему, прямо на улице». Теперь, когда улицы Петрограда, в самом прямом смысле слова, умылись кровью, правая рука Ленина, как когда-то его называли, почувствовал себя не Тевье-молочником, а неистовым Робеспьером.

Как показало время, это был «Робеспьер» с заячьей душой. Как же он перепугался и как запаниковал, когда на Петроград началось наступление белых!

«Затопить корабли! Эвакуировать партийные и советские учреждения! Вывезти заводское оборудование!»—надрывался он. К счастью, присланные с Восточного фронта дивизии наступление белых остановили.

В еще большую панику он впал, когда в 1921 году подняли восстание кронштадтские матросы. Он чуть было не сбежал из Смольного, оставив город матросской братве, но подоспевший Тухачевский жестоко подавил восстание, залив Кронштадт реками матросской крови.

Была у Зиновьева еще одна синекура: с 1919 по 1926 год он занимал пост председателя Исполкома Коминтерна. Почувствовав себя деятелем международного масштаба, «наибольший демагог среди большевиков», как его многие называли, сделал все от него зависящее, чтобы рассорить коммунистов с социал-демократами Западной Европы, которых он называл не иначе как социал-фашистами.

В 1921-м Григорий Зиновьев достиг пика своей карьеры, став членом Политбюро ЦК ВКП (б). Тут уж он развернулся во всю мощь, не щадя ни правых, ни виноватых и проливая уже не реки, а моря не только непролетарской, но и пролетарской крови.