Вскоре на перекрестке он увидел покосившийся столбик-указатель с табличками — названиями улиц. Среди них Кучумов обнаружил ту, что была ему нужна. А через несколько минут он услышал вой циркулярной пилы, почувствовал запах опилок и свежей древесины. Около кирпичного дома за невысоким заборчиком ровными штабелями лежали распиленные доски, рядом — несколько деревянных ящиков, по-видимому, только что сколоченных. Это и была та самая лесопилка, куда пришлось так долго добираться. Но к глубокому разочарованию Анатолия Михайловича, Файерабенда здесь не оказалось. После сумбурных объяснений с немцами ему удалось только понять, что бывший распорядитель винного погребка «Блютгерихт» действительно здесь работает, но после выписки из больницы договорился с «майстером» и несколько дней побудет дома. Это показалось Кучумову странным, так как жизнь в городе в то время не была налажена и местные жители очень дорожили подвернувшейся работой, ведь это был единственный способ обеспечить себе пропитание. Весна 1946 года еще не сулила качественного улучшения в этом вопросе, и тяготы послевоенных месяцев создавали отнюдь не благодушную атмосферу в холодном, разрушенном городе. Человек, легко отказывавшийся, даже на непродолжительное время, от постоянной работы и гарантированного заработка, должен был либо иметь какой-нибудь дополнительный источник существования, или же обречь себя и свою семью на голодное прозябание и даже гибель.
Правда, Анатолию Михайловичу еще в комендатуре рассказали, что спустя некоторое время после окончания войны в городе стали появляться новоявленные дельцы, которые неизвестно из каких источников умудрялись доставать уникальные вещи — картины, скульптуры, книги, драгоценности, церковный инвентарь, посуду и столовые приборы. На черном рынке у Луизенкирхи
[179]в то время можно было купить или обменять на продукты не только просто дорогие вещи, но и настоящие шедевры искусства, и кто знает, какие ценности исчезли тогда в руках спекулянтов и перекупщиков. Известно, например, что один бывший скромный чиновник кёнигсбергского телеграфного ведомства Фридрих Роке сколотил даже целое состояние на торговле книгами. Сначала он распродал собственную библиотеку, которая перед штурмом города была им спрятана в подвале своего дома на улице Канцлерштрассе [180], а затем организовал настоящую фирму, занимавшуюся поисками ценных фолиантов. Привлекая мальчишек, прекрасно ориентировавшихся в руинах, он с их помощью обшарил все подвалы и чердаки в развалинах старого города и в полуразрушенных виллах пригородов. Ему удалось обнаружить уникальные книги и манускрипты в грудах хлама и мусора на месте бывшей университетской библиотеки на улице Миттельтрагхайм [181], в развалинах громадного Дома техники [182], в подвалах военной библиотеки на Фридрихштрассе [183]и библиотеки на площади Фихтеплатц [184]в Понарте. Предприимчивый делец, гревший руки на хаосе послевоенной жизни, приобрел среди немецкого населения кличку «Маленький Грефе унд Унцер» [185]. Кто знает, может быть, сегодняшние спекулянты от искусства и представители, так сказать, «теневой культуры», о которых мы время от времени узнаем из прессы, что-то унаследовали и от проходимца Роке?Итак, Кучумову не удалось встретиться с Файерабендом, но ему дали точный адрес, и теперь нужно было снова возвращаться в центр города и искать улицу с необычным наименованием — Кёнигсэкк
[186], что в переводе с немецкого означает «королевский угол».Калининградцы хорошо знают эту улочку и дом, через овальную арку которого когда-то можно было пройти во двор. Собственно, на нынешней улице Фрунзе сохранилось не так уж много старых домов, поэтому красивое четырехэтажное здание с арками, строгим эркером и овальным окошком в верхней части фасада, обращало на себя внимание. В 1946 году, когда весь бывший район Нойе Зорге лежал в руинах, дом с аркой был чуть ли не единственным неразрушенным зданием в этом районе. Устоявший среди бомбежек и артобстрелов, переживший ожесточенные схватки уличных боев, сохранившийся в годы массовой застройки города типовыми и однообразными домами, он гибнет в наши дни, разрушаясь и превращаясь в настоящие руины, символизирующие алчность и тупость нашего цинично-меркантильного века. Сюда, в дом на нынешней Угловой с полустертой надписью на первом этаже «Kreuz-Apotheke»
[187], и отправился на следующий день вместе с переводчиком Анатолий Михайлович Кучумов.