Секретные бункеры Кенигсберга

Самое интересное заключается в том, что в трехметровой толще стены капеллы Святой Анны была проложена узкая лестница, пронизывавшая все сооружение от подвала до второго этажа. В полом пространстве внутри стены можно было разместить значительное количество ящиков, размеры которых ограничивались только шириной метрового прохода. Удобнее места для укрытия ценностей найти трудно, а замуровать входные двери, ведущие к потайной лестнице, было элементарным делом. Кто знает, может быть, именно в этом месте или в подвале под бывшей капеллой Святой Анны и нашли свое последнее пристанище произведения искусства, числящиеся с тех пор пропавшими.

Сведения о захоронении сокровищ в недрах северного крыла Королевского замка не исчерпываются свидетельствами Пауля Зонненшайна и Магды Путтерс. Поэтому я перехожу к еще одной животрепещущей истории, не имеющей, к сожалению, как и все предшествующие, своего логического завершения.

* * *

6 июля 1944 года гаулейтер Вартегау[127] Артур Грайсер издал распоряжение, согласно которому все поляки в возрасте от четырнадцати до семидесяти лет должны были отработать по меньшей мере сорок восемь часов в неделю на окопных работах. Условия, в которых мобилизованные на работы люди строили оборонительные сооружения, были достаточно тяжелыми, но после поражения Варшавского восстания в августе 1944 года они стали невыносимыми, все более напоминающими каторжные. С приближением Красной Армии к границам Германии гитлеровская администрация стала перебрасывать значительные массы польских рабочих на строительство оборонительных сооружений в Восточной Пруссии. В сельской местности нередко мужчин «мобилизовывали» вместе с принадлежащими им инвентарем и лошадьми с повозками. Попали под действие распоряжения Грайсера и жители небольшой польской деревеньки под Позеном[128], среди которых был и Вацлав Флерковский.

Времени на сборы было отведено очень немного, и спустя некоторое время они влились в бесконечный поток повозок, передвигавшихся по усаженным липами заснеженным дорогам. Через три недели они добрались до Кёнигсберга, где вынуждены были лишиться своих повозок и лошадей, которые были «направлены на нужды фронтовых частей». А сами поляки пополнили громадный лагерь военнопленных и восточных рабочих, расположенный в районе судоверфи «Шихау». Если точнее сказать, то это был конгломерат лагерей, где фашистами использовался подневольный труд французских, итальянских и бельгийских военнопленных, а также гражданских рабочих из Советского Союза и Польши. Среди молов и заводских корпусов стояли лагерные бараки, огороженные колючей проволокой, а их обитатели ежедневно направлялись на самые трудоемкие работы в разные части города и его окрестности – на разборку развалин, строительство всевозможных заграждений и укрытий, рытье траншей и противотанковых рвов.

Однажды Флерковского и пятерых других поляков из рабочей команды, уже долго работавшей на расчистке цехов артиллерийского завода «Остверке», вызвали прямо с утренней переклички к конторе, именуемой «Бюро главного инженера». Там хмурый офицер в серой шинели и надвинутой на лоб шапке с козырьком и наушниками объявил, что они несколько дней поработают на другом объекте, куда их будет доставлять лагерная охрана.

В сопровождении двух пожилых фольксштурмистов, вооруженных старыми французскими карабинами, и неизвестно откуда взявшегося солдата-эсэсовца с автоматом поляки вышли за пределы лагеря. Все вокруг казалось заброшенным: пустыми глазницами окон смотрели покинутые жителями дома, полуразрушенные сараи. У занесенных поземкой железнодорожных подъездных путей лежали опрокинутые вагоны и покрытый ржавчиной паровоз. Поваленные телеграфные столбы, кучи мусора и горы пустых металлических бочек делали пейзаж мрачным и безрадостным.

Когда группа вышла на улицу Хафенштрассе[129], им стали все чаще попадаться жители, одетые в самые невообразимые одежды и уныло бредущие в сторону центра города. Со дня на день ждали наступления русских, и население в панике покидало дома на окраинах, рассчитывая укрыться в глубоких бомбоубежищах или вырваться из западни, добравшись до порта Пиллау, еще продолжавшего эвакуацию. Буквально на всех перекрестках были сооружены баррикады, установлены бронеколпаки, оборудованы огневые точки в первых этажах зданий. И везде – на стенах домов и заборах – одни и те же надписи: «Кёнигсберг останется немецким!», «Мы победим, несмотря ни на что!» Агонизировавший гитлеровский режим все еще жил иллюзиями, отказываясь воспринимать реалии дня. До падения древней столицы тевтонов оставалось несколько недель.

Дальше Главного вокзала Флерковский никогда не был, поэтому он с угрюмым любопытством поглядывал на уже ставший ему ненавистным город. К своему вполне объяснимому удовлетворению он увидел, что вокруг лежали сплошные развалины, даже отдаленно не соответствующие его представлению о восточнопрусской столице.