Секретные объекты «Вервольфа»

Здоровый верзила из резервистов СС, недавно прибывший в «зондеркоманду» после излечения в госпитале, подцепил хрупкое тельце мертвой девочки длинным крюком и сбросил в яму, уже наполовину наполненную трупами.

— Дитман, не прохлаждайся! А то мы не управимся до обеда. — Шарфюрер протянул ему железный крюк, похожий на длинную кочергу, заостренную и загнутую на конце.

До обеда они успели все закончить. Машина съездила в Могилев и привезла еще одну партию удушенных газом. Там тоже были женщины и дети. Но Рольф уже отошел от кошмарных видений и теперь безразлично, так же, как и все, орудовал крюком, а потом засыпал лопатой наполненные трупами ямы.

После того дня в жизни переводчика «Зондеркоманды 7Б» Рольфа Дитмана было много подобных вещей — несчетное число акций по захоронению удушенных газом, участие в расстрелах и облавах на партизан и советских парашютистов, когда их травили собаками и насмерть забивали прикладами и коваными сапогами. Сам Рольф в отличие от некоторых сотрудников «зондеркоманды» не испытывал никакого удовольствия от участия в этих акциях. Более того, если удавалось, он всячески пытался отлынить от них, предпочитая сидеть в комнате над переводом какого-нибудь документа или, на худой конец, выступать в роли переводчика на допросах советских партизан, подпольщиков, диверсантов и других «антигерманских элементов».

Из Справки 2-го Главного управления МГБ СССР о деятельности «Зондеркоманды 7Б». Сентябрь 1947 года

«…Для уничтожения советских граждан „Зондеркоманда 7Б“ имела в своем распоряжении специально оборудованную автомашину, так называемую „душегубку“ („газваген“).

Только на 20 августа 1941 года общее число уничтоженных „Зондеркомандой 7Б“ советских граждан составило 886 человек…

Следствие в „Зондеркоманде 7Б“ велось самым упрощенным методом, во время допросов применялось физическое воздействие, судьба арестованного полностью находилась в руках следователя, который в конце следствия давал заключение, где выносил меру наказания, заключение утверждалось начальником, после чего судьба арестованного была решена. Мерами наказания являлись: расстрел или удушение газами в „душегубке“, отправление в концентрационные лагеря или на принудительные работы в Германию…»

Но даже по прошествии месяцев Рольф Дитман не мог забыть того страшного апрельского утра в лесу под Могилевом, когда увидел устремленный на него взгляд мертвой девочки, задушенной выхлопными газами. Уже потом он понял, что она, эта девочка, очень напоминала его сестренку Аниту, которая осталась в той, другой, не запятнанной еще кровью жизни.

«Наверное, я никогда теперь их не увижу», — с горечью думал Рольф.

На допросе в отделе «СМЕРШ» Рольф Дитман вынужден был рассказать о том, что знает об акции по захоронению трупов восьмидесяти советских граждан, уничтоженных в «душегубке», что слышал об этом от сотрудников оперативной группы, но сам участия в ней не принимал. Ему очень хотелось надеяться, что русские не узнают не только об этом, но и о многих других постыдных в его предательской жизни поступках. Но где-то рядом допрашивали Пауля Херцига, и Рольф мог только рассчитывать на то, что тот его не выдаст. Конечно, он еще не знал, что советская контрразведка, используя опознавательную агентуру, выявила и арестовала многих сотрудников «зондеркоманды», которые могли пролить свет на то, что делал все эти месяцы переводчик Рольф Дитман.

В руках у «СМЕРШ» оказались: гауптшарфюрер[80] Фриц Гаупнер, оперативный работник третьего отдела; переводчики Иван Панневитц и Герберт Рейнгардт; шарфюрер Эмиль Зоннберг, писарь Эберт Штром, эсэсовец с довоенным стажем; десятки изменников и пособников оккупантов из числа бывших советских граждан.

— Ну что ж, Дитман, на сегодня хватит, — проговорил в конце допроса капитан Исаев. Девушка-машинистка, поворачивая валик каретки, вытащила листы с копиркой, просмотрела их и передала капитану. Тот в течение десяти минут вчитывался в протокол, потом протянул эти несколько листков Дитману.

— Распишитесь!

Протокол заканчивался фразой: «Показания с моих слов записаны правильно, мне прочтены, в чем и расписываюсь». Дитман не стал читать текст, а сразу поставил свою подпись.