Секретные объекты «Вервольфа»

Спустя два дня налет повторился, он оказался еще более страшным и трагическим по последствиям, чем предыдущий. В ночь на тридцатое августа сто восемьдесят девять самолетов сбросили на Кёнигсберг почти полтысячи тонн фосфорных и других зажигательных бомб. Теперь уже объектом бомбометания стал исторический центр города. Над ним были выброшены сотни осветительных ракет, которые позволяли летчикам наносить прицельные удары по городским кварталам. Все было объято пламенем. Гигантскими факелами горели Кафедральный собор и Королевский замок, Кнайпхофская и Альтштадтская ратуши, старое и новое здания Университета, Почтамт, Нойросгартенская кирха, Лёбенихтская гимназия и громадные сараи-шпайхеры.

В считаные минуты центр города, застроенный преимущественно старыми домами с причудливыми башенками и фронтонами, украшенными скульптурами и орнаментами, был превращен в костер. Казалось, ожили картины Страшного суда. Горели юркие кёнигсбергские трамвайчики, становились грудой обожженного металла автомобили, превращались в пепел деревья и кустарники на площадях и в парках. По улицам, просачиваясь в канализационные колодцы, с шипением стекая в вентиляционные отверстия подземных убежищ, неслась горящая, полыхающая зеленым огнем горючая смесь. Никто не знает, сколько людей заживо сгорели в домах и подвалах, задохнулись от дыма и гари, оказались заваленными рушащимися перекрытиями и стенами. Счет шел на тысячи. Но в огне погибли не только люди. В пляске огненной смерти сгинули многочисленные произведения искусства — картины и скульптуры, музейные экспонаты и старинные книги, немецкие художественные коллекции и награбленные в Советском Союзе, Польше и других странах Европы трофеи.

Доктор Роде долго не мог прийти в себя от того, что он увидел после бомбардировки. Он прибыл к горящему Королевскому замку вечером следующего дня. Тот еще горел, но усилиями пожарных огонь удалось немного обуздать. Из всех окон западного крыла замка и из стрельчатых арок стометровой колокольни валил смрадный дым, кое-где вырывались языки пламени, разбрасывая снопы искр. Здания вокруг превратились в грязные дымящиеся скелеты с обезображенными фасадами.

— Господин Роде! Если вы решили устраниться от нашей работы, то попрошу вас удалиться отсюда и не мешать нам! — Голос оберштурмфюрера Вурца вернул Альфреда Роде к настоящему. Он слегка потряс головой, как бы пытаясь сбросить с себя страшное видение прошлогоднего пожара.

— Никуда я не пойду! Мне поручено гаулейтером сделать все, чтобы ценности не попали в руки к русским и не погибли во время боев. Я буду здесь до тех пор, пока последний «груз» не будет вывезен или спрятан в надежном убежище!

— Ладно, профессор, не горячитесь! — вдруг как-то даже примирительно сказал Вурц. — Я не хотел вас обидеть. Мы просто все смертельно устали. Да и нервы ни к черту! Извините меня!

Доктор Роде ничего не ответил, а только укоризненно посмотрел на Вурца. Затем медленно пошел к ящикам, в беспорядке сложенным у входной двери «Блютгерихта». Четыре из них, больших, длиной около четырех метров, лежали вдоль стены, а ящики поменьше образовали целую пирамиду. Они были тщательнейшим образом упакованы музейными работниками еще в прошлом году.

Восемь больших стенных панелей Янтарной комнаты были попарно уложены в специально для этого изготовленные деревянные ящики. Чтобы не повредить тонкое янтарное покрытие и отделку, ящики внутри проложили мягкой тканью, а сами панели закрепили перекладинами с прочными скобами. Даже при неаккуратном перемещении или падении ящика закрепленные панели держались очень прочно, не подвергаясь опасности удариться или переломиться. Особое внимание при упаковке панелей доктор уделил герметизации для предотвращения проникновения влаги внутрь ящиков. Войлок, каучуковые прокладки, прорезиненная ткань — все это гарантировало, что вода ни при каких обстоятельствах не проникнет внутрь ящиков.

— Куда же вы собираетесь их поместить? — обратился Роде к подошедшему Вурцу. — Я полагал, что для этого крупногабаритного «груза» найдется соответствующее помещение. Ведь это уже будет четвертое место, где он хранится. В марте прошлого года я разместил ящики в подвале здания Унфрида, затем, перед самым пожаром — в подземном ярусе Прусского музея вместе с экспонатами отдела археологии…

— Господин Роде, мне абсолютно безразлично, где хранился этот русский трофей!

— Не русский, а прусский! Янтарный кабинет — это произведение германских мастеров…

— А мне плевать! — Вурц даже сделал движение губами, как будто собирается плюнуть на ящики. — Мне совершенно плевать на то, где хранилось все это и куда мы затолкаем эти дрова теперь! Вместо того чтобы готовить наш полк к обороне, я занимаюсь по вашей милости этой ерундой! Понимаете?

— Вы — темный человек, Вурц! Более того, вы… — Он не договорил, видимо понимая, что перепалка ни к чему не приведет, а только вызовет у эсэсовца новый приступ ярости.