Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа

Легко заметить, что журнальный текст сильно искажает слова Риббентропа. Из оригинального текста следует, что Сталин потребовал Литву и гавань Либаву В ДОПОЛНЕНИЕ к половине Польши, а не «половину Польши и прибалтийские страны еще без Литвы с портом Либава». Получается, что у Зори и Лебедевой Сталин еще не требует Литву, поскольку речь идет об августовской встрече, а Риббентроп утверждает, что Сталин уже тогда требовал Литву с гаванью Либава. Авторы грубо подгоняют слова Риббентропа под уже известную версию истории, когда сначала Литва была отнесена к германской сфере интересов. Из этого фрагмента следует, что «распил» Восточной Европы был сталинским требованием для заключения договора о ненападении, и если Риббентроп не согласен с этим, то может сразу же лететь восвояси. Таким образом, Сталин предстает в качестве инициатора раздела Восточной Европы.

Сам же Риббентроп говорит о том, что этот диалог состоялся после заключения «секретного протокола», по которому Москва уже получила половину Польши, а теперь требовала Литву и Ли-баву. По логике вещей такой разговор мог иметь место только в сентябре 1939-го, когда рейхсминистр иностранных дел прибыл в Москву для решения вопроса о советско-германской границе. Но при чем здесь тогда урегулирование польско-немецкого конфликта в рамках пакта Келлога — Бриана?

Из всего этого видно, что, во-первых, «историки» легко меняют смысл слов Риббентропа на прямо противоположный, когда это им нужно; во-вторых, что Риббентроп произносит абсолютно бессмысленные слова. Порт Либава (Лиепая) находится в Латвии, а не в Литве — фальсификаторов слишком часто подводит незнание географии. Ни о каком мирном урегулировании германо-польского конфликта во время второго визита Риббентропа в Москву не могло быть и речи, поскольку Польша к тому времени перестала существовать. Если же речь идет о первой встрече 23 августа 1939 г., то на ней не мог быть поднят вопрос о Литве, как о дополнительном требовании, поскольку пресловутые сферы интересов еще вообще не были к тому времени поделены.

Вот эти-то противоречия и были устранены публикаторами «Международной жизни» путем полного искажения смысла слов Риббентропа. Как они это сделали? Очень изящным образом: стенограмму процесса Зоря и Лебедева всегда цитируют по советским архивным документам, и лишь последнее слово Риббентропа — по авторскому сочинению— художественно-публицистической книге Зайдля «Падение Рудольфа Гесса» («Der Fafi Rudolf Hess. 1941–1987»). Семиряга же вообще умалчивает о первоисточнике. Вот таким незамысловатым способом любую ложь можно выдать за «научную истину», а потом превратить эту «истину» в общеизвестную.

Есть все основания полагать, что исходные высказывания Риббентропа либо были перековерканы еще во время суда и в таком виде попали в стенограмму процесса на английском языке, либо этот фрагмент был полностью сфабрикован уже после его смерти, когда американцы издавали материалы Трибунала. В противном случае трудно понять, почему Риббентроп путается в датах, географии и утверждает, что говорил в 1939 г. с маршалом Сталиным, хотя это воинское звание советский вождь получил лишь в 1944 г. «Маршал Сталин» — так стало принято официально именовать Иосифа Виссарионовича в конце войны у западных союзников, но не среди руководителей Третьего рейха. В материалах Нюрнбергского процесса на английском языке лишь Риббентроп из всех обвиняемых почему-то неоднократно называет советского вождя Marshal Stalin. Причем именно в тех случаях, когда дело касается «секретных протоколов». Ну не смешно ли?

Трудно обойти вниманием и так называемые мемуары Риббентропа «Между Лондоном и Москвой», доработанные и изданные его вдовой после смерти «автора». Я ставлю авторство Риббентропа под сомнение, потому что в них очень много ошибок, недопустимых для профессионального дипломата, да и написаны они как-то сухо, бесцветно, в них практически отсутствует авторская субъективность, почти не обозначается личная оценка автора тех эпохальных событий, участником которых он являлся. Складывается впечатление, что текст написан на основе показаний Риббентропа, данных на следствии и суде, но сторонним человеком.

Риббентроп в своих мемуарах пишет:

«В самолёте я прежде всего вместе с Гауссом набросал проект предусмотренного пакта о ненападении. Во время обсуждения в Кремле это оказалось полезным, поскольку русские никакого текста его заранее не подготовили».