Секретный агент S-25, или Обреченная любовь

– Предлагаю выпить за Русь обновленную, без монархического произвола, но с демократическим строем, с Учредительным собранием и с равноправием для всех народов!

Соколов отрицательно покачал головой. Твердо глядя в глаза Горькому, сказал:

– От добра добра не ищут. Русь процветает и развивается во всех отношениях, а мои предки с незапамятных времен российским царям верой и правдой служили. Того и своим потомкам желаю.

– Это ваше дело, – усмехнулся Горький, – а мои предки пили горькую, жен, даже беременных, с изуверской жестокостью до полусмерти били. В отличие от вас, граф, мне такое положение вещей в этом мире не нравится. – И он, смакуя, выпил вино.

Соколов иронически усмехнулся:

– Конечно, русские цари виноваты в изуверстве ваших предков!..

Горький посмотрел куда-то вбок и сквозь зубы выдавил:

– Ну, вы-то всегда были монархистом! – Он неприязненно замолчал, и эта пауза сделалась тяжелой. Казалось, знаменитый на весь мир писатель сейчас поднимется и уйдет не попрощавшись.

Но, знать, судьбе была нужна эта короткая размолвка, ибо, как ни странно, она дала нашей истории новый ход.

Цыгане из Курска

Горький, не желая продолжать спор с Соколовым, обратился к Вере Аркадьевне с дежурным вопросом:

– Скажите, сударыня, как поживает ваш муж?

Вера Аркадьевна спокойно отозвалась:

– Муж сейчас мало бывает в Берлине. Война требует его присутствия в передовых частях. Знаю, что в конце февраля – начале марта он прибудет на позиции генерала Бом-Ермоли. Когда Ермоли был у нас в гостях, они с мужем это обсуждали. А мне возвращаться в Германию совершенно не хочется. Там, в преддверии военного краха, стало как-то неуютно.

Соколов, услыхав о командировке фон Лауница, внутренне встрепенулся. Ему пришла блестящая мысль. Он стал нетерпеливо дожидаться ухода гостя.

Но в это время в дверь громко постучали. Вновь появился метрдотель, сладко проворковал:

– Дорогие гости, для вас хотят сплясать и спеть хор цыганов из города Курска!

И тут же с криками и возгласами влетела разноцветная цыганская толпа. Она закружилась в гостиной, под гитарные переборы задорно выкрикивая:

Не будите молоду
Ранним часом поутру.

Горький словно помолодел, морщины на его грубом лице разгладились, глаза смотрели весело, даже озорно. Он с улыбкой слушал цыган, прихлопывая в ладоши и негромко подпевая.

Песенно-плясовая вакханалия продолжалась почти полчаса. Соколов дал цыганам денег, и они, прихлопывая и притопывая, двинулись из гостиничного номера восвояси.

Горький с восхищением произнес:

– Цыгане и итальянцы – самые музыкальные на свете люди. Сколько в них какой-то первобытной непосредственности и прекрасного озорства. Ну, впрочем, и мне пора. – Он поднялся, вполне дружески протянул Соколову руку, прогудел в нос: – Конечно, по-разному мы мыслим. Такое в порядке вещей. Но кто исторически окажется прав? Это покажет время. Спасибо, друзья, за прекрасный ужин. Устал нынче. Пойду в номер и буду долго спать.

Вера Аркадьевна капризно надула губки:

– Алексей Максимович, почему вы нас к себе в Сорренто не зовете? Вы хотя писатель пролетарский, а дворец, говорят, у вас там царский?

– Наветы все, наветы, барышня! Никогда не слушайте речи лукавые. А когда попаду в Сорренто – сам того не ведаю, ибо в мире бушует жестокая война. Теперь же спешу возлечь на ложе. Я ведь приказал никого к себе не впускать, а то ведь и ночью почитательницы могут вломиться. Выпьют вина и про все приличия забудут, голову потеряют. Вот и дежурит у моих дверей гостиничный служка, за порядком наблюдает. До свидания!

Изменение маршрута

Уже лежа в постели и нежно поглаживая громадной теплой ладонью упругие груди Веры Аркадьевны, губами лаская соски, Соколов как бы невзначай спросил:

– Неужели твой муж такой отчаянный, что не боится по фронтам ездить? Или он в тыловых войсках только бывает?

Вера Аркадьевна резво отозвалась:

– А чего бояться? Мой муженек говорил, что, пока дороги не подсохнут, никаких активных военных действий не будет.

Соколов продолжал выпытывать:

– Ты знаешь, где конкретно фон Лауниц будет на фронте?

– Как не знать! Я сказала: поедет в армию к генералу Бом-Ермоли. У мужа в кабинете большая карта военных действий на стене висит, он там красным карандашом и флажками все тщательно отмечает. Когда достал мне швейцарский паспорт, то подвел к карте, ткнул пальцем в Москву, сказал: «Ты вот где будешь, а я недалеко от Карпатских гор…»

– А он место назвал, куда командируется?

– Где штаб Бом-Ермоли? Как же, они за столом раз двадцать его название повторили – на высоком берегу Быстрицы, против городка Богородчаны. Да тебе, милый, зачем это?

– Хочу навестить его и привет от тебя передать! – весело произнес Соколов и рукой придвинул к себе Веру Аркадьевну. – Ну, лягушечка, ты еще в состоянии принимать мужские ласки?

– Твои – хоть до изнеможения. С грустью мыслю, что миг сей сладостный быстро пройдет и я останусь опять без тебя. Печальна доля женская!

* * *

Утром Соколов направился к начальнику российской разведки Батюшеву и настаивал на изменении плана.