Секретный агент S-25, или Обреченная любовь

Ежедневно Соколов с ужасом наблюдал, как рушилась великая империя. На улицах все чаще попадались дезертиры, направлявшиеся через столицу в родные деревни. Они лузгали семечки и ругали государя:

– Ишь, пугало сидит на троне! Одна сплошная експлутация. Скинуть Николку с трона да в Неве утопить! Хватит, попили нашей кровушки. Тут один умный человек говорил, что теперя должно быть для всех одинаковое равенство…

И все, включая аристократов, богатых помещиков и государственных чиновников, соглашались с мыслью: монархия изжила себя. Всю полноту власти необходимо передать Учредительному собранию.

* * *

Соколов, верный давней привычке, любил побродить по городу. Однажды он был поражен: по Невскому тянулась вереница подвод, груженных испорченными мясными тушами. В воздухе разносился тошнотворный запах гнили.

Народ, часами простаивавший в очередях, чтобы хоть что-нибудь купить съестного, собирался на тротуарах толпами, громко возмущался:

– Что творится! Наши дети пухнут с голода, а тут мясо гниет, везут его на мыловаренный завод. А в газетах опять пишут: в Сибири на станциях лежат битые туши. Запас в полмиллиона пудов, так-то! И не отправляют, дескать, потому, что нет паровозов. А первая оттепель наступит, и все пуды стухнут. Ей-богу! Заставить Николку сожрать эту тухлятину, тогда он знал бы. Своего наследника, поди, эклерами пичкает, а нашим деткам корки черствой уже не стало. Гнать метлой такого царя!

Гнев нарастал, трон и вековые государственные устои шатались.

И все же еще была возможность подавить, утихомирить распоясавшуюся вольницу. Надо было проявить волю и приложить к делу твердую руку.

Однако государь, погруженный в дела военные, больше думал о врагах внешних, нежели о внутренних, хотя последние стали опасней первых. А количество дезертиров и смутьянов прибывало с каждым днем.

Рождество в Царском Селе

Батюшев и Соколов, прогулявшись по парку Царского Села, отправились в полупустой офицерский буфет. Тут они пропустили под холодец перцовки, а теперь пили чай и деятельно что-то обсуждали.

Неслышно вошел дежурный офицер. Он увидал любопытную картину: Соколов и Батюшев сидели за столом у самовара и жарко спорили. Впрочем, больше говорил Соколов. Он был весьма увлечен, а Батюшев удивленно покачивал головой, не соглашаясь. До слуха дежурного донеслось:

– Нет, это вы, Аполлинарий Николаевич, через край хватили! Слишком риска много. Да-с… Нет, это невероятно.

– Вся сила – в необычности приема! – горячился Соколов.

– Без нашей помощи в нынешних военных условиях вам никогда до линии фронта не добраться…

– Помощники – ненужные свидетели.

– Это люди проверенные, надежные.

Дежурный, желая обратить на себя внимание, кашлянул и торжественно произнес:

– Господа полковники, их императорские величества приглашают вас в манеж, на царскую елку для конвоя.

* * *

Когда Соколов вошел в манеж, он ощутил знакомый запах конского пота, седельной кожи, навоза и еще чего-то неопределенного.

Но теперь к этому прибавлялся аромат свежей хвои. Все стены до потолка были забраны елями. В правом углу манежа высилась густая ель. Она была украшена электрическими лампами, множеством игрушек, весело блестевших при ярком свете. На особом столике – стеклянный ящик. В нем лежали билетики, которые царская стража будет вынимать «на счастье!». Во всех билетиках царскими детьми были написаны номера. И тут же, на полках, под соответствующими номерами расположились коробки и красивые упаковки – это подарки.

Полы были застланы коврами разных размеров и расцветок.

Вдоль стен выстроился в ожидании государя батальон собственного его величества Сводного пехотного полка, для которого и были припасены подарки. Напротив елки поставили мягкие стулья и диван с низкой спинкой, все явно из дворцового гарнитура.

Немного левее, против елки, на таких же стульях сели восемь балалаечников, а впереди всех – с мандолиной – известный виртуоз унтер-офицер Ткачев.

За стульями – песенники. За ними встали нижние чины железнодорожного батальона и чины дворцовой полиции. Все были в парадной форме, с тем особо торжественным и напряженным выражением лица, которое бывает лишь на праздничных собраниях.

На особых местах, рядом с небольшой эстрадой, воздвигнутых из оструганных досок, разместились офицеры и несколько гостей, знаменитых артистов. И тут же на стульях, возле Анны Вырубовой, сидели облаченные в траурные платья дочери Распутина – Варя и Мария.

Соколов всем поклонился и опустил могучее тело в кресло.

* * *

И вот на обе створки распахнулись двери.

Медленным, торжественным шагом вошли государь с наследником, с четырьмя дочерьми и супругой. Рядом шли великая княгиня Ольга Александровна, сестра царя, а также великий князь Михаил Александрович. Все поднялись. Августейшая семья прошла к креслам.

Государь был в белой форме лейб-гвардейского 4-го стрелкового батальона. Ясным, чистым голосом он произнес:

– Всех поздравляю с Рождеством Христовым. Желаю радостей душевных, а людям военным – отличной службы.

По залу прокатилось могучее троекратное:

– Ура! Ура! Ура-а!