Я кивнул и стал красться за рядом безмолвных мраморных колонн, высматривая нашу добычу. Каменный пол и гладкие стены, резонируя, затрудняли бесшумное передвижение, но я шел на цыпочках, стараясь двигаться как можно тише. Остановившись, я напряг слух, пытаясь уловить эхо других шагов, но услышал лишь собственное дыхание.
Внезапно я увидел, как за одной из колонн что-то шевельнулось. Я застыл, затаив дыхание, потом медленно двинулся вперед.
— Должен вас поздравить, доктор Уотсон. Не знаю, как вам удалось бежать, но теперь вы умрете смертью за свободу Ирландии.
Повернувшись, я увидел О'Мэлли с револьвером, направленным мне в грудь. Под мышкой он держал зловещего вида пакет в коричневой бумаге.
— Не делайте этого, О'Мэлли! Подумайте о жертвах!
— Мы все время только о них и думаем, — отозвался он, прищурив темные глаза. — Ведь мы потеряли нашу родину, Ирландию, благодаря британскому правлению.
— Но это ничего не решит! — в отчаянии воскликнул я. — Вы только убьете невинных людей!
О'Мэлли пожал плечами.
— Вы знаете, сколько народу погибло во время картофельного голода из-за алчности и равнодушия британских землевладельцев? В Библии сказано: око за око…
— И зуб за зуб.
Обернувшись, О'Мэлли увидел Холмса, бледного, как привидение. Я тотчас же бросился к ирландцу и сбил его с ног, пытаясь отобрать оружие. Мы сцепились, но в этот момент грянул выстрел. О'Мэлли посмотрел мне прямо в глаза, затем его тело обмякло.
— Уотсон, с вами все в порядке? — крикнул Холмс, опускаясь на пол рядом с нами.
— Да, благодарю вас, — ответил я, тайком радуясь звучавшему в его голосе волнению. Холмс отнюдь не был склонен к проявлению эмоций, и мне польстило, что он так тревожится за меня.
— Слава Богу! — Облегченно вздохнув, Холмс поднял с пола коричневый пакет. Открыв его, мы обнаружили, что часовой механизм еще не приведен в действие. — Думаю, нам следует отнести это в Скотланд-Ярд, — сказал Холмс, когда к нам подошел Шон Мориарти.
Шум борьбы и выстрел уже привлек внимание полисменов, и я убедил Холмса поручить бомбу их заботам и вернуться со мной на Бейкер-стрит.
Оказавшись наконец в безопасности в нашей гостиной, я смог как следует рассмотреть Шона Мориарти. У него был такой же высокий куполообразный лоб и такие же тонкие губы, как у его брата, но в складке рта отсутствовало жесткое выражение, и черные глаза были гораздо мягче. За чаем, который подала нам миссис Хадсон, он покачал головой, вызвав у меня в памяти странный, напоминающий рептилию жест, присущий Джеймсу Мориарти.
— Должно быть, мой брат испытывал всю горечь унижения, обратившись к вам за помощью.
По настоянию Шона, Холмс и я наконец перестали отрицать участие Джеймса Мориарти.
Я хотел спросить у него, каким образом он и его брат оказались на противоположных позициях нравственного спектра, но ограничился вопросом к Холмсу, который после долгих протестов согласился лечь на диван, позволив мне дать ему морфий и перевязать ребра.
— Как вы узнали, что они отведут нас к Шону, если мы станем их пленниками?
Холмс изумленно уставился на меня, а потом расхохотался, но тут же скорчился от боли и схватился за бок.
— Господи, Уотсон, вы в самом деле думаете, что я заранее спланировал нашу поимку?
— А разве это не так? — осведомился Шон Мориарти.
— Конечно нет! Я просто хотел проникнуть на их собрание. Все, что произошло затем, явилось для меня полной неожиданностью.
— Но откуда вы знали, что за окном находится Татхилл?
— Я этого не знал, но, как вы помните, я раньше послал ему записку с просьбой следовать за нами. Он иногда подрабатывает помощником торговца рыбой и, как видите, проделал отличную работу, обнаружив нас. — Холмс улыбнулся. — Я предпочел бы, Уотсон, чтобы вы не записывали эту историю. Я был нанят профессором Мориарти, едва не допустил взрыв собора Святого Павла и был спасен священником и мальчишкой. По-моему, это дело не отнесешь к числу успешных.
— Читателям может понравиться, Холмс, что вы всего лишь человек.
Он посмотрел на оконные занавески, сквозь которые проникал бледный ноябрьский рассвет.
— Едва ли, Уотсон. Если бы они знали, что я всего лишь человек, то зачем им читать обо мне?
Пощадите мою скромность, Уотсон!