Слуга снова поклонился и быстро отошел. Я пошел к себе в палатку, зажег фонарь-«молнию» и снял длинный белый халат, который носил с местным головным убором. Я не пытался кого-то обмануть этим маскарадом, но арабская одежда гораздо удобнее и прохладнее, чем шерстяные брюки и крахмальный воротничок. Люди, живущие в суровом климате, знают, как сделать его более сносным, и было бы нелепым игнорировать их коллективный разум. Однако сейчас я облачился в один из трех костюмов, которые взял с собой, надев свежую крахмальную манишку и воротничок, дабы представлять ту Англию, которую знал Ахмед аль-Рашид. Меня проводили в его палатку, внутри походившую на городской дворец, и усадили в резное кресло с шелковыми полушками.
Аль-Рашид радостно приветствовал меня, потом взял у слуги кувшин с розовой водой и полил ее мне на руки с таким любезным видом, что я стал думать, не ошибся ли я в нем и не окажется ли он приятным спутником. Аль-Рашид подал мне полотенце, затем повторил весь ритуал для своего друга Питерсона.
— Хорошо, что здесь имеется цивилизованная компания, — сказал он. — Ваше присутствие — большая честь для нас, мистер Холмс. Наверное, не найдется человека на прекрасной земле Англии, который не читал о вашей блистательной службе делу правосудия. Вы — последний из рыцарей короля Артура, и память о вашем посещении моей скромной палатки я буду лелеять до конца дней и в загробном мире.
— Благодарю вас, сэр, хотя боюсь, что вы преувеличиваете мои заслуги. Газеты уделяли внимание моим расследованиям куда больше, чем они того стоят. Напротив, это для меня честь познакомиться с принцем царствующего дома Рашида, как и с вами, сэр, — добавил я, обернувшись к Питерсону.
— Это Халид ибн Питерсон, мой друг со школьных дней, — представил его аль-Рашид.
— Питерсон? — переспросил я. — Это не арабская фамилия.
— Разумеется, сэр, — кивнул Питерсон.
Глядя на него при ярком освещении, я видел несомненные признаки смешанного происхождения. У него были темные глаза и профиль араба, но кожа была слишком светлой для палящего солнца пустыни, а выбивавшиеся из-под куфьи волосы имели темно-рыжий оттенок, очевидно, промежуточный между черными волосами арабской матери и светлыми — отца-европейца. В отличие от аль-Рашида, Питерсон носил свой халат, как королевское одеяние, а по его лицу и движениям я чувствовал, что это крепкий и худощавый молодой человек, который не пал жертвой обжорства, пьянства и лености.
— Мой отец был учеником сэра Ричарда Бертона и прибыл в Аравию с его группой. Отца звали Джордж Питерсон, а его отцом — моим покойным дедом — был Ричард Питерсон, лорд Филлипсборн, — продолжал Питерсон, говоря по-английски без всякого акцента. — Мой отец изучал в Оксфорде арабский язык и ислам, но для него это являлось всего лишь упражнением интеллекта, покуда он не отправился в Аравию для расширения своих знаний. Насколько мне известно, мой дед гордился способностями отца к языкам и его осведомленностью в области восточных культур, надеясь, что Джордж когда-нибудь станет послом в Египте или Турции.
Но мой дед отнюдь не обрадовался, когда его единственный сын отбыл в Аравию с великим искателем приключений, сэром Ричардом Бертоном. Мой отец обладал страстью к познанию истины. Покинув группу Бертона, он стал учиться у одного из крупнейших знатоков ислама в Джидце и на втором году пребывания здесь принял веру Пророка. Ему пришлось отказаться от большого состояния в Англии, так как семья осудила его и лишила наследства.
Учитель высоко ценил моего отца, привез его в Мекку и представил как знатока законов верховным имамам. Одному из них, великому поэту Исе ибн-Халилу, так приглянулся молодой англичанин, что он устроил его брак со своей дочерью. Моя мать была лучшей невестой в Мекке, славившейся не только красотой, но также ученостью и благочестием. Таким образом, я рос в арабском доме со всеми преимуществами богатства и образования. Но больше всего я ценю то, что мои родители и мой дед были людьми великого ума и веры. После того как три моих дяди пали в бою, мой дед усыновил отца, и так как он уже очень стар, отцу предстоит унаследовать все его состояние.
— Но Джордж Питерсон унаследовал и состояние Питерсонов, — заметил я, вспомнив прочитанное в газетах. — Он был единственным прямым наследником мужского пола, а согласно какому-то очень старому пункту в завещании предков, состояние переходит только к прямому потомку. Суд поддержал это решение, хотя многие члены семьи были в ужасе. Халид улыбнулся.
— Да. Я второй сын моего отца. Мой брат унаследует все, чем наша семья владеет здесь, и займет место среди величайших знатоков шариата А меня отправят в изгнание содержать наш дом и поместье в Англии. По этой причине меня посылали туда изучать английские законы, как мой брат изучает исламские. Я люблю брата и почитаю его как старшего, но мне бы очень хотелось с ним поменяться.