Секретный бункер

– Эх, жаль Корзуна, – вздохнул глава управления, опустился на корточки перед носилками и отогнул край накидки. – Да, очень жаль… Но война, что поделаешь, – он встал, выразительно кивнул красноармейцам: – Уносите.

– Когда его убили, войны уже не было, – хмуро бросил Ракитин.

– Тогда вдвойне жаль, – отозвался Старыгин. Всмотрелся в глаза Андрея, рассердился. – Я все понимаю, майор, что ты от меня хочешь? Не смогу я вернуть твоего парня, оттуда не возвращаются. Погиб геройской смертью, такое случается, и открою тебе секрет, Ракитин, эта смерть еще не последняя!

Они смотрели, как красноармейцы с сочувствующими лицами уносят тело. Мялся неподалеку Вобликов. Молодой лейтенант за последние сутки обзавелся клоком седины на виске, о чем пока и сам не знал.

– Все, братцы, мирная жизнь начинается. – Полковник глубоко вздохнул. – В шесть утра генерал Вейдлинг сдался со всей своей свитой. Его приказ довели до всей оборонявшейся группировки. Те, кто был не согласен, ночью попытались прорваться через Шпандау. Мы их выпустили, но с благой целью – добить на открытом пространстве по пути к Эльбе. Практически никто не ушел. Остальные сдались. В Берлине сегодня почти не стреляют – ну, вы сами знаете, ехали. Рейхстаг полностью наш, и даже знамя повесили. Выкурили гадов из всех подвалов. Спокойно в городе – так, мальчишки иногда шалят…

– Знаем мы этих мальчишек, – проворчал Шашкевич.

– А вы еще не в госпитале, товарищ старший лейтенант? – насупился Старыгин.

– Да иду я, товарищ полковник…

– Любопытный факт, – вспомнил начальник управления. – Утром наши части вошли в район Тиргартен и правительственный квартал. В районе Имперской канцелярии и бункера работают сотрудники СМЕРШ 3-й ударной армии. В бункере к нашему появлению было шаром покати. Так, несколько трупов, пустые бутылки. Нашли сгоревшие тела. Поймали тамошнего врача – он прятался в соседних развалинах. Говорит, что это Гитлер, его благоверная Ева Браун, а также семейство Геббельс в полном составе, включая малых деток. Прошел слушок, что там кого-то в кислоте искупали, чтобы труп не смогли опознать, представляешь, майор?

«А кого я, интересно, сбросил в подвал у Исторического музея? – задумался Андрей. – Наверняка крупная шишка была. Теперь никогда не найдут. Здание снесут, построят новое, а внизу, под залежами бетонных плит… Будут в Европе искать, в Южной Америке, всякие версии выдвигать – дескать, видели его в Аргентине, в Уругвае, а на самом-то деле…» Лучше умолчать об этом событии. И своим сказать, чтобы молчали.

– Задумался, майор?

– Есть о чем задуматься, товарищ полковник. Будут дальнейшие распоряжения?

– Нет, – развел руками Старыгин.

– В смысле? – опешил Андрей. – Меня уже уволили из армии?

– Не надейся, таких не увольняют. Отдыхай. Через час зайди с полным отчетом и снова отдыхай. Выспись наконец. А завтра-послезавтра посмотрим. Что глядишь, как не родной? Пойти некуда? Так город большой. Рекомендую Курфюрстендамм. – Полковник с ехидцей улыбнулся. – Там кафе, магазины, кинотеатры, все удовольствия… – он понял, что перегнул, смущенно кашлянул. – В общем, сам разберешься. Но дежурный всегда должен знать, где ты находишься. Конец войне, брат, – с сомнением заключил Старыгин, – начинается послевоенная канитель…

Ракитин мрачно смотрел, как удаляется полковник.

Новый день разгорался над Берлином. Авиация не летала, артиллерия не работала. Что-то было не так, непривычно, даже дико.

– Разучились не воевать, товарищ майор, – подошел Вобликов с папиросой в зубах, знаком попросил зажигалку, – непривычно, потерянность какая-то…

– Предлагаешь не привыкать? – Андрей невесело усмехнулся. – Не придется, товарищ лейтенант. На наш век войны еще хватит…