Секретный Черчилль

6 апреля Белград подвергся сокрушительной бомбардировке. Три дня спустя немецкие войска сломили сопротивление югославов в Скопле и захватили Салоники. Благодаря успехам на этом фронте и продвижению бронетанковых войск генерала Клейста к Белграду 2-я армия смогла совершить быстрое наступление на своем участке. Вечером 10 апреля, на два дня раньше графика, немецкие войска завершили оккупацию Загреба, а 13 апреля целиком овладели Белградом. По такому же сценарию развивались военные действия в Греции, и 23 апреля, после самоубийства премьер-министра, греческая армия капитулировала. Не лучше проявили себя и англичане. 16 апреля началось их отступление; 25 апреля над Акрополем взвился флаг со свастикой, а четыре дня спустя вступлением немецких войск на южную оконечность Пелопонесского полуострова была завершена одновременная кампания против Югославии и Греции. После этого 3 мая на Крит был сброшен немецкий десант. 27 мая пала Кания, а к 1 июня последний британский солдат был эвакуирован из Суда-бея.

Рано утром 5 апреля русские и югославы, проявив мужество, заключили договор о ненападении, который можно было считать упреждающим шагом, направленным против Германии. Подписание договора нарочито проходило в Кремле. Примечательно, что Сталин, казалось, осознавал грозящую со стороны Германии опасность. В день подписания договора военный атташе Югославии спросил его, какие меры будет приняты против немецкой угрозы. Сталин ответил, что русские войска «находятся в состоянии готовности, и если немцы перейдут в наступление, то получат удар по лбу». Он считал, что война будет затяжной. Кроме того русские согласились оказать Югославии помощь, что, по мнению Форин офис, означало, что они «сжигают за собой мосты».

Однако в конечном итоге русским пришлось столкнуться с жестокой реальностью, когда пришло известие о сокрушительной бомбардировке Белграда и вторжении немецких войск в Югославию и Грецию. Тем не менее «Правда» и «Известия» днем вышли в свет с большими фотографиями Сталина, Молотова и югославского посла в Москве Гавриловича, скрепляющих договор своими подписями, и комментарием о том, что стремление югославов защищать свои интересы «не может не вызвать симпатий Советского Союза».

Ход событий подтвердил твердое убеждение Криппса о том, что создание действенной буферной зоны было и остается приоритетным направлением советской внешней Политики, что русские прекрасно отдают себе отчет о грозящей опасности.

Утром 5 апреля Криппс сообщил Черчиллю, что «в создавшихся условиях и речи быть не может о передаче какого-либо послания Сталину». Он напомнил Черчиллю, что его не допускают к Сталину с того времени, как он в первый и последний раз видел его в июле 1940 года. Убежденный этим аргументом Черчилль согласился, чтобы послание было передано вместо Сталина Молотову. Однако навстречу его телеграмме уже шла телеграмма Криппса. События в Югославии поставили под серьезное сомнение целесообразность передачи предупреждения. Криппс сообщил Черчиллю о широком оповещении русскими соглашения и о значении, которое они ему придавали. В Москве пошли на беспрецедентный шаг, задержав до полудня публикацию ведущей газеты, чтобы успеть включить в нее фотографию церемонии подписания договора. Хотя общий комментарий носил спокойный характер и призывал к прекращению военных действий, что, несомненно, было адресовано немцам, в нем особо подчеркивалась уверенность России в собственных силах и приветствовалось стремление Югославии обезопасить свои границы. В комментарии содержалось осуждение – без упоминания адресата – попыток вовлечь другие народы в орбиту войны. Ввиду того, что русские, несомненно, понимали поджидающую их за углом опасность, Криппс просил Черчилля пересмотреть решение о передаче предупреждения. Он, а также греческий, турецкий и югославский послы уже напичкали Сталина подобной информацией. «В сложившихся обстоятельствах, – категорически заявлял Криппс, – считаю ненужным вмешиваться в очередной раз в момент, когда все складывается как нельзя лучше в нашу пользу». Вслед за оговорками Криппса поступили новые инструкции, советовавшие ему передать послание Молотову. Форин офис, который по совершенно иным мотивам не проявлял желания предупреждать русских об опасности, быстро согласился с убедительными доводами Криппса отложить отправку послания.