Секретный Черчилль

Аналитики и обозреватели со времен войны замечали, что многим из новых лидеров недоставало делового чутья. Так, Рудольф Гесс, игравший роль центрального связующего звена между партией и государством, был одним из виновников того беспорядка, который царил в высших эшелонах власти Третьего рейха. Беспорядок и двойственность порождал сам «принцип фюрера»: потребность Гитлера в создании мощной конкуренции с целью сохранения собственного положения главного арбитра, присущая его характеру патологическая подозрительность, его недоверие к профессионалам, его безошибочное чутье, позволявшее выделять тех, кто вопреки рассудку был готов подчиниться его гению, сама природа его расточительного ума и идеологии – все это только способствовало его укреплению. Высокая маневренность системы, проистекавшая из этих личных качеств, была идеальной для сдвигов и поворотов, необходимых в ведении партизанской войны против демократии, но это не годилось для разумного управления великой промышленной державой, как не годилось и мировоззрение, базировавшееся на извечной борьбе. Рудольф Гесс проявил изобретательность, создав фюрера и его систему; сами качества и психологические потребности, которые он считал необходимыми для исполнителя главной роли, теперь мешали ему принять твердые меры против естества Гитлера.

В качестве примеров трудностей Гесса Лейтген приводит его попытку выступить против Юлиуса Штрейхера, издателя откровенно антисемитской газеты “Der Sturmer”. Гесс преуспел до такой степени, что сумел вырвать у Гитлера обещание на следующий же день отправить Штрейхера в дисциплинарный батальон в качестве рядового. Но с приходом следующего дня фюрер изменил свое решение, и Штрейхер вернулся к чадам и домочадцам. Гесс сказал Лейтгену, что знает, что его считают мягкотелым, но, как и Борман, он должен избегать давления, чтобы не отдалить от себя Гитлера.

Вот как объяснил Лейтген дилемму:

«Как заместитель фюрера Гесс стоял перед выбором: играть сильную личность и проявлять волю или, как он часто говорил нам, делать скидку на то, что не может идти против всех рейхсляйтеров и гауляйтеров и провоцировать гражданскую войну. Гесс полагал, что не имеет права ставить Гитлера в такую ситуацию; по его мнению, лучше было шаг за шагом претворять в жизнь свои идеи в отдельных областях, представлявших особый интерес».

Эти признания служили попыткой Рудольфа Гесса оправдать собственное бессилие. Объективная часть его сознания ощущала червоточину в яблоке. Все же преданность и идеализм были в нем очень сильны, если не сказать – беспримерны, поскольку часть его души, положительно настроенная, спасшаяся от «пекла Вердена» и мрака послевоенного отчаяния, была выкована в солдатском братстве добровольческого корпуса. Это же братство наложило на него и отрицательный отпечаток: ненависть к «красным», сговорившимся за спиной сражавшейся Германии погубить страну.

«Подтверждением этому, – говорил Лейтген, – служил тот факт, что Гесс был буквально заражен патологической ненавистью к азиатско-большевистскому мировоззрению».

Пошаговое претворение в жизнь идей Гитлера Рудольф Гесс сосредоточил в идеологической области и наиболее явно, по словам Лейтгена, в вопросах религии, евреев и «Гитлерюгенда». Но первый, наиболее яркий симптом был описан Гансом Франком: все больше и больше дел стекалось в отдел государственного права заместителя, который «в силу непререкаемого авторитета Гесса… взял на себя практически всю правовую работу Рейха».

Франк, похоже, всю полноту вины возлагает на Мартина Бормана, поощряемого Гиммлером, Гейдрихом и Леем. Однако все они, кроме Лея, были людьми Гесса, и Борман на том этапе был наиболее преданным из них. Традиционное право государственной власти постепенно замещалось концепцией «революционной справедливости», исходящей из юридического офиса Гесса. Со времен войны на это, похоже, смотрели сквозь пальцы, что, в свою очередь, позволило Гиммлеру создать тайное государство террора, основанное на закрытом триумвирате: политической полиции, концентрационных лагерях и СС, обеспечивавшем обход всех законных процедур. Такая адская система позволила Гитлеру отомстить страшной местью всем своим врагам с 1924 года, со времен Ландсберга. «О, как только мне представится возможность, я отомщу страшно и беспощадно».