Секретный Черчилль

Значило ли это, что он на самом деле отдалялся от фюрера, как можно предположить на основании мемуаров и отчетов того времени, но не следует сомневаться, что сам Гесс расценивал это именно так. Он всегда ревниво относился к другим соискателям благосклонности Гитлера, даже в заключении в Ландсберге. Теперь люди, которых он выпестовал, в частности Гиммлер, Риббентроп и даже его собственный начальник по кадрам, Мартин Борман, имели прямой доступ к фюреру и могли получать распоряжения, которые по закону системы фюрера и по «решению фюрера» или «желанию фюрера» должны были оставаться в пределах командной цепочки их собственной империи. Согласно утверждению Боля после войны, Борман контролировал личный кабинет Гесса и всегда находился при Гитлере; «Он виделся с Гитлером раз в десять чаще, чем Гесс». Утверждение Боля находит подкрепление в мемуарах Ганса Франка, написанных в камере смертников; в противном случае оно рассматривалось бы как попытка освободить Гесса от ответственности за военные преступления, в которых он обвинялся. Борман, писал Франк, использовал свое положение в штабе Гесса, чтобы перекрыть влияние всех остальных партийных руководителей «под хитрым предлогом сохранения единства партии»; Гесс не только терпел это, но и активно тому содействовал, полагая, что таким образом распространяет собственное влияние при дворе фюрера: «Примерно с 1937 года Борман находился «подле фюрера» в полном смысле слова, раболепная, лицемерная, алчная до власти фигура, препятствовавшая всему доброму и путем тонкого расчета претворявшая все злое. То, что Гиммлер делал ради государства, систематично и истерично возводя тиранию, Борман делал ради движения».

Так Франк, вероятно, пытался избавиться от чувства собственной вины в том, что следовал за фюрером: успех Бормана и Гиммлера, безусловно, был предопределен их покорностью воле Гитлера. Как бы там ни было, но Гесса мучила их близость к Гитлеру. Его доктор, Людвиг Шмитт, вспоминал после войны, что Гесс говорил ему о волнениях, которые доставляли ему Борман и доктор Лей, узурпировавшие его положение при фюрере; по словам Шмитта, он не выдержал и разрыдался из-за смерти Рема, обвиняя себя в том, что настоял на казни, в то время как Гитлер хотел сохранить жизнь их старому товарищу.

Возможно, его мучили угрызения совести, хотя не только смерть Рема была тому причиной. Он страдал от того, что терял прежнюю близость с фюрером, и очень переживал, когда вождь отклонял его рекомендации по делам партии. В любом случае давали о себе знать ранние признаки нестабильности психического состояния Гесса. Частые приступы его болезни, выражавшиеся в резких болях в области живота, заставляли его оставаться в постели порой до двух недель кряду. Лейтген полагал, что это было «возможным проявлением очень неуравновешенного характера впечатлительного человека с чувствительной нервной системой», но еще он догадывался, что Гесс «был постоянно снедаем сомнениями насчет правильности выбранного курса, но все компенсировала его вера в гений фюрера».

Ту же идею выражал министр финансов Третьего рейха: «Он (Гесс) понимал, что борьба между добром и злом, неизбежная в процессе становления НСДАП, сказывалась на личности фюрера, которому предстояло решать, чей будет верх. Но его преданность фюреру не позволяла ему вмешиваться в процесс. Он страдал, но выхода не видел».

Как предположил Лейтген, его организм, по всей видимости, нашел выход через психосоматическое заболевание; сюда же можно отнести увлечение астрологией и всевозможными формами парамедицины, народными целителями, гипнотизерами, чародеями и диетологами. По словам Ханфштенгля, доходило до того, что он не мог отправиться в постель, не проверив с помощью лозы направление подземных вод. Несомненно, он преувеличивал, но Гесс и в самом деле страдал от бессонницы; он упоминал о ней, по меньшей мере, в одной речи, и его секретарша, Хильдегард Фат, рассказывала, как Гесс опробовал рекомендованное ему средство: лечь спать в пять часов вечера и встать для прогулки ранним утром.