Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение

Из пыхнувшей паром баньки, неукротимо охнув, вывалился, упал на вытертую ровдугу маиор. Мокрая борода неукротимого маиора сбилась на бок, мокрые волосы облепили лоб, глаза горели чернью и страстью.

— Угорел? — испугался Похабин.

— Айгу кормлю. Сильно ест Айга.

— А ты вина ему подливай! Вина давежного подливай!

— За вином и вышел, — жадно хватая губами воздух объяснил маиор. — Выпили все вино.

— Ты сам не пей, — напомнил Похабин, указывая на берестяную корчагу. — Здоровье разрушишь.

Не зря напоминал. Травное вино на Камчатке зовут давежным. Оно тяжкое, едкое, сердце нещадно давит. Кровь от него в жилах садится, чернеет, а все равно пьют травное вино, прислушаться чтоб к фантазиям. Напомнил:

— Ты Айге подливай чаще. Надо, чтобы Айга побольше пил. Жарко да пьяно, да жирной пищи по горло, тогда запросит Айга пощады.

Забрав корчагу, перекрестившись, распаренный маиор, как в жаркую печь, вновь нырнул под закрышку бани, стреляющую струйками пара. Но тут же выглянул:

— Похабин, Айга зовет!

— Свободы просит?

— Да нет, бодр дикующий. Тебя хочет видеть. Пускай, говорит, придет второй бородатый. Дружбу, говорит, желаю сразу свести с обоими.

— Зачем? Это нам отдарки удвоит.

— Молчи, Похабин! Иди, угоди дикующему.

Похабин с неохотой поднялся. Багровый, потный, нырнул под закрышку. Сразу полыхнуло в лицо огнем, обожгло влажным жаром. Еле выговорил — лицемерно, с укором:

— Не жарко в баньке у вас, маиор!.. Гостя холодом мучаешь, совсем захолодил гостя… Потчуешь плохо. Жиру, вина мало даешь… — И попросил: — Поддай!..

Вода шумно взорвалась на раскаленных камнях. Айга, блаженно рыгнув, выкрикнул:

— Акхалалай!

Это он по-своему, по-нымылански выкрикнул: акхалалай — вот хорошо! По своему дал понять: вот его, Айгу, голого небогатого человека, от всей души принимают! Брыхтатын, настоящие огненные люди принимают! Даже потер в волнении порубленную, всю в шрамах переносицу. Сидел на полу криво, вывалив на колени плотный, в пепельных и в красных пятнах живот. Уже несколько раз высвобождал переполненный желудок, но неукротимый маиор вновь и вновь, задыхаясь, выставлял перед ним тазик отварной рыбы и юколы, корни сараны и специальную сладкую травку, пластал на ремни в берестяном тазу нерпичий и китовый жир, подталкивал корчагу с вином — на, Айга, ешь!.. Тебе, Айга, ничего не жалко!.. Желаем с тобой свести настоящую дружбу по нымыланским обычаям! Видишь, как горячо встречаем, от души кормим.

— Ешь!

Глаза Айги, черные, влажные, полные понимания, вдруг обессмысливались, разрисованное диковинными узорами, испорченное шрамами на переносице лицо темнело, толстые губы неуклюже отвисали, но Айга себя пересиливал, пощады не просил, ел, пил, хитро жмурился — вот как хорошо, вот как горячо его, Айгу, встречают!.. Вот, взмахивал руками, как хорошо живем!.. Вот какое у нас состояние человеческое хорошее!.. Плевал в сторону полночи: там чюхчи, там враги. Сильно сердился: там чюхчи! Загорался, сердясь: чюхчи — обманные люди. Перед плаваньем в море ветер в узелках покупают у шаманов. Развяжешь такой узелок, выпустишь ветер — плывешь. А не хочешь плыть, не развязываешь… Плевался: чюхчи совсем обманные люди. И всегда полны жесточи. Нымылана поймают, намотают на руки сухую бересту и жгут. А если в гости придешь, может, и угостят чем, зато потом скажут: «Ну, хватит! Убьем тебя!» Плевал в сторону юга: там ительмены, лжецы. Воровски приходят на тихую реку Уйулен, на тихую дресвяную реку, воровски уводят чужих зверей. Приходят на олешках, на лодках-батах. Почему приходят? Да плохо живут. Совсем как русские. Жили бы хорошо, никуда не ходили. Вот нымылане на реке Уйулен хорошо живут, они никуда не ходят.

Сытно отрыгивая, Айга делал глоток травного вина, со вкусом жевал ремень китового жира. Маиор быстро, а Похабин не торопясь, в жгучей полутьме баньки пихали под руку Айге другие жирные куски. На, Айга!.. Только для тебя!.. Хотим только с тобой дружить… Ешь, пей, мы тебе еще дадим… Мы тебе китового жиру дадим, жирной оленятины, травного вина…

Айга ел.

Айгв пил.

Айга лукаво подмигивал неукротимому маиору и рыжему Похабину, объяснял на пальцах: вот всем известно, что любой якут за жирную кобылятину родную дочь отдаст, еще радоваться будет — всего-то там дочь отдал за жирную кобылятину!.. Вот всем известно, что любой чюхча за жирную собачку собственную ярангу отдаст, собственную байдару отдаст, еще радоваться будет — всего-то ярангу, всего-то там байдару отдал за жирную собачку!.. А нымылане, они другие. Они все готовы отдать, но только за дружбу!..

Маиор неукротимо кивал: это верно, без принсипов нельзя! И рыжий Похабин кивал: это верно! Острым ножом отхватывал у самых губ ремень китового жира, пихал Айге в рот — ешь!

Влажные глаза Айги обессмысливались.