Секретный дневник доктора Уотсона

Не знаю, что поразило меня больше. Но тут я заметил, что Холмс пытается скрыть улыбку, хотя отец Сторожев и Томас в непонимании уставились на нашего гостя.

– Помните, что говорил полковник Релинский? – спросил Стравицкий, закрывая боковую дверь и приближаясь к нам. – Никому не доверяйте. Посмотрите на меня! Я говорю по-английски. И я жив!

Тут Холмс, не выдержав, расхохотался. Я пребывал в замешательстве, что-то бессвязно бормоча себе под нос. Стравицкий подошел ко мне и крепко обнял, а потом троекратно расцеловал, как принято у русских, хотя раньше никогда не демонстрировал ни симпатий, ни нежности. Да он даже вежливым никогда не был! Холмс продолжал смеяться, и я понял, что это не столько веселье, сколько чувство облегчения.

Наконец прославленный детектив, периодически продолжая посмеиваться, рассказал Томасу и отцу Сторожеву, откуда мы знаем Стравицкого. А тот в свою очередь объяснил Холмсу и мне, а заодно и двум другим присутствовавшим, как он здесь оказался:

– Значит, полковник сказал вам, что я не добрался до Кунгура. Что ж, он не соврал. Так и было. Когда началась атака, он велел мне взять коня и ехать обратно. Там царила такая неразбериха! Никто ничего не видел, никому ни до кого не было дела. Полковник был прав. Я должен был вернуться и посмотреть, что тут происходит. Следить за поездами, ЧК, солдатами. Мне потребовалось два дня, чтобы сюда добраться. Я видел, как большая группа белых направляется на юго-восток, а другие части двинулись на северо-запад. Думаю, белые собираются выступить вот так, – он сжал руки, изображая тиски. – Я приехал сюда ночью. Спал у заброшенной шахты. Никто не видел. Я посмотрел, что происходит в Екатеринбурге. Я сказал себе: полковник должен вскоре прибыть сюда с вами. Куда мне идти? Нужно место, где меня никто не будет искать. Все просто – церковь! Больше никто не ходит в церковь.

Томас переводил слова Стравицкого священнику. Отец Сторожев что-то сказал по-русски, и Стравицкий ответил ему, а потом снова повернулся к нам:

– Святой отец говорит, что это не так, что люди ходят в церковь. Я извинился. Священник – хороший человек. Он принял меня ночью. Я ему сказал, что я дезертир, сбежал от красных. Соврал ему. Он меня спрятал. Я ничего ему не рассказывал. Он сам пришел и рассказал, что произошло с моим полковником, с вами. Сейчас я слушал под дверью. Я все знаю. Теперь я буду помогать. Мой полковник – умный человек. Он знал, что может случиться что-то плохое. Он отправил меня сюда помочь. Я – туз в рукаве.

После этой фразы мы все рассмеялись.

– Да, вы определенно тот самый туз, – согласился Холмс. – И вы определенно поможете нам. Вы слышали все, что мы здесь говорили?

Стравицкий с готовностью кивнул.

– Отлично, – сказал Холмс. – Вот что я надеюсь сделать.

И с этими словами он начал описывать свой план.

Примерно четыре часа спустя, когда мы вернулись в консульство – конечно, без Стравицкого, – день уже клонился к вечеру.

В консульстве нас встретил Престон, рядом с ним стоял мужчина, который выглядел как сельскохозяйственный рабочий. Это в общем соответствовало действительности: он родился в крестьянской семье, но работал в шахте. Оказалось, что Михаил Габлинев – так звали нашего нового знакомого – был человеком-кротом: б́ольшую часть жизни он провел в шахтах, пока мировая война буквально не вытащила его из темной глубины и не смяла его тело и душу, подобно безумной машине из кошмарного сна. Когда из него выжали все соки, он оказался брошенным, как и те шахты, в которых он занимался рабским трудом.

Однако Габлинева и многих других ему подобных, которые дезертировали из армии и имели опыт участия в военных действиях, давно рекрутировал Престон, чтобы бороться во имя цели, которая была им близка, – за их живого бога, за царя.

Эти люди отказались сражаться в пародии на войну, в обреченной на провал битве против людей, которых они не знали, и под началом офицеров, которые относились к ним как к крепостным. Они вернулись к своим семьям, но все еще оставались верны своему крестьянскому пониманию царя. Для них он был богом. Они знали, что царя с семьей держат в качестве заложников в Ипатьевском доме. Престон сообщил им, что приедут люди, которые помогут им спасти царя, и теперь они ждали и следили за красными.

Екатеринбург был их городом. Они буквально знали его изнутри. Красногвардейцы и войска, расквартированные в городе, приехали из других районов, и местные считали их чужаками. Многие из новых охранников в Ипатьевском доме были набраны из латышей, и Габлинев с товарищами не испытывали никакой жалости к этим чужакам и не боялись их убить, хотя знали, что потом приедет еще больше чужаков, чтобы убить их самих.