Секретный фронт

- Так и ты же Канарейка. Коли Ухналь тебе не в копыто, хай буду Кенарем, га? - Он ломко, безрадостно хохотнул. Его единственный глаз был строг и печален.

Ганна увидела это и пожалела его.

- Нэма нам людского счастья, коль птички мы, Кенарь. И ты и я в клетке. В одной вместе аль розно в двох, дэ счастье?

Ухналь опустил голову, тяжело вздохнул и, ничего не ответив, принялся шарить в кармане: искал кисет.

- Ну, и що, Кенарь?

Ухналь приклеил к губе бумажку, набрал в ладонь турецкого желтого табака, помял его щепотью.

- Можу сказать одно. В такой сучьей свадьбе не буде нам доли. И двомя руками узла не развяжешь... - Скрутив цигарку и запалив ее, добавил уже в приказном тоне: - Подкинешь додмет. На! - И передал письмо.

- Ладно. - Не осмелившись ослушаться, Ганна взяла бумагу и сунула за лифчик. Так страшная беда нависла над семьей, которая приютила ее и ничего, кроме добра, ей не сделала. Позже, услышав о содержании письма, Ганна ужаснулась: она знала жестокие нравы мрачного подполья.

- Куда мне его положить? - спросила Ганна, уходя к восьми часам на работу. - В почтовый ящик?

Ухналь согласился и скрылся в заброшенном сарае: он мог вернуться в схрон, лишь убедившись в том, что подмет дошел до адресата.

Ганна, подойдя к дому Бахтиных, оглянулась, достала из-за лифчика бумагу и сунула ее в почтовый ящик, сделанный из ясеневого дерева еще бывшим хозяином дома, провизором Нейбахом, убитым фашистами. После этого Ганна дрожащими пальцами достала из сумочки ключ, открыла дверь. Входя в квартиру, переобулась в домашние туфли и тихо, с затаенным дыханием прошла на кухню.

Подполковника Бахтина уже не было, возможно, он и не ночевал дома. Вероника Николаевна спала. "Матерь святая богородица, спаси и помилуй", беззвучно повторяла Ганна, принимаясь разжигать дрова в печке. Вскоре проснулась и хозяйка, окликнула Ганну, и та, войдя к ней в комнату, застала ее у зеркала: Вероника Николаевна причесывалась.

- Доброе утро, Ганнушка! - приветливо поздоровалась Вероника Николаевна. - Ну-ка, посмотри на меня! Голубушка, да на тебе лица нет!

- Голова... усю ночь... - пролепетала Ганна. - Може, на грозу, а то на дождь...

- А может, любимого завела? - Вероника Николаевна поднялась, обняла ее, заглянула в глаза. - Боюсь, отберет тебя у нас твой коханый... А я уже к тебе привязалась. Давай с тобой кофейку попьем, вдвоем, хочешь? И голова пройдет...

Трудно было выдержать Ганне эту ласку, слезы чуть не брызнули из ее глаз. Вероника поняла это по-своему, погрозила ей пальцем.

- Нелегко быть молодой и красивой, Ганнушка. Нелегко, но приятно...

В половине одиннадцатого подполковник Бахтин подъехал к дому, чтобы после бессонной и тревожной ночи, проведенной за городом, немного перекусить, взбодриться кофе и вновь бежать в штаб.

Бахтин открыл почтовый ящик, вынул газеты, письмо от тещи и какую-то смятую тонкую бумажку, которую только по старой чекистской привычке не выбросил, а развернул, и брови его приподнялись, губы затвердели.

"Веронике не показывать... - Решение было принято молниеносно. Только не подать вида". Но, к счастью, Вероника, занятая собой, ничего и не заметила.

Ганна подала на стол завтрак, как обычно молча, потупив глаза. Вспыхнувшее было у Бахтина подозрение исчезло. Ганна всегда такая: покорная, задумчивая, грустная.

Он все же спросил:

- Кто приносил газеты?

- А я не бачила, - ответила Ганна и вышла.

- Кто приносил? Почтальонша. Кто же еще? - проговорила Вероника Николаевна. - У тебя письмо от мамы? Что ж ты молчишь?

Бахтин отдал жене письмо, выпил кофе, выкурил папиросу и, поцеловав Веронику Николаевну в щеку, ушел.

В комнату, где допивала свой кофе Вероника Николаевна, вошла Ганна с плетеной кошелкой в руке, сказала, что идет на базар.

Там она купила телятины у сивоусого селянина, дыню у перекупщицы и десяток головок сладкого лука. А в голове тревожно билась одна мысль, тяжело стучала в висках. Увидев военный патруль, Ганна приостановилась, пропустив солдат, свернула в переулок и дворами уже не дошла, а добежала до своего домика. Мария Ивановна была на работе, никто не помешал ей проскользнуть в сарай и сообщить Ухналю о выполнении задания.

Ухналь начальственно строго выслушал ее, уточнил кое-какие подробности, чтобы не ударить лицом в грязь перед Бугаем.

- Спасибо, Ганна, - поблагодарил он и, понимая своим тугим умом, что этого мало, добавил: - Ненька Украина тебя не забуде.

Поплевал на пальцы, принялся натягивать сапоги.

Чуб упал на лоб. Ганна, сжав сцепленными руками колени и упершись в них подбородком, страдающими глазами наблюдала за всеми неторопливыми движениями парня, разбудившего ее чувства.

- Чего так на мене дивишься? - спросил Ухналь.

- Жалию тебе...

- Жалиешь? - Ухналь невесело оскалился. - Дарма*. Ще не скоро с меня холодец зварють.

_______________

* Напрасно (укр.).

- Який холодец? - переспросила Ганна.

- Як с того прикордонника... - И он рассказал о страшном событии в селе Крайний Кут, рассказал без насмешек, горько, с длинными паузами.

- Ой, живодеры, живодеры, - только и могла вымолвить она побелевшими губами, - буде вам видплата...