Почти одновременно с возгласом, он выдернул из кобуры ТТ, и влепил все восемь пуль в голову воскресшему фрицу. Через развороченный затылок немца вылетели почти все мозги, лица у фрица тоже практически не осталось, но особого изменения обстановки не произошло. Диверсант едва не упал навзничь, но восстановил равновесие, а затем, будто бы демонстрируя, что лейтенант не добился результата, поиграл финкой, сделал несколько четких выпадов и встал в боевую стойку.
Солдаты невольно попятились. Лейтенант же деловито перезарядил пистолет, сунул обратно в кобуру, взял наперевес ППШ и рявкнул через плечо:
- Курдюмов, зажигалку сюда, быстро!
- Все назад! – Скомандовал Ворончук, уловив мысль ротного. – Лопаты готовь!
- Разрешите, я ему… - протиснулся вперед боец с лопаткой, тот самый «рубака».
- Жди! – Ответил Ворончук. – Дёрнется – бей.
- Товарищ лейтенант! – Вдруг раздался вопль с другой стороны блиндажа. – Тут ещё один встал!
- У кого там встал? – Гришанин поморщился. – Курдюмов, твою душу, сколько можно ждать?!
- Здесь! – Из боковой траншеи появился взмыленный боец с огнеметом. – Поджигаю!
На кончике ствола огнемета вспыхнул огонек.
- Огонь!
Струя горючей смеси из огнемета превратила одноглазого немца в большой яркий факел. Курдюмов оказался не жадным и потратил на диверсанта один из трех баллонов огнесмеси. Но диверсант будто бы не понимал, что горит. Он по-прежнему стоял, ожидая противника для ножевой схватки.
Зрелище было не для слабонервных.
- Товарищ лейтенант! – Повторился вопль с другой стороны блиндажа. – Фриц перезаряжает! Который с башкой на плече!
- Туда! – Махнул лейтенант и боец Курдюмов метнулся на другую сторону блиндажа.
Новый факел вспорол темноту и высветил обстановку внутри блиндажа. Там было вроде бы пока спокойно… насколько это вообще было возможно в такой мистической обстановке.
- Тарщ лейтенант, - огнеметчик выглянул из блиндажа, - третьего жечь?
- Шевелится?
- Нет.
- Жги всё равно!
- У него башка отдельно.
- Все запчасти жги!
- Рискуем блиндаж подпалить!
- Курдюмов, по шее захотел? Выполняй приказ!
Кроме Гришанина и Курдюмова все прочие пребывали в оцепенении, даже боевитый Ворончук. Вид горящего, но не падающего диверсанта в боевой стойке буквально завораживал.
- Господи, помилуй, – проронил кто-то из бойцов.
Покровский, услышав это, невольно перекрестился. Подействовало идеологически вредное обращение к богу и на Ворончука – заставило его очнуться.
- Игорь! – Крикнул контрразведчик. – Догорят – закопать! Место обозначь! Мы поехали.
- Сделаю, - лейтенант махнул Ворончуку. – Давай, Вася, спасай моего земляка!
Покровского сначала удивила такая относительно спокойная реакция офицеров на явно нештатную ситуацию, но потом он вспомнил, что сутки назад и сам не сильно-то озадачился, когда отражал атаку «неубиваемых» немцев. И Филин с Бадмаевым тоже дрались так, словно видели «ходячих мертвяков» каждый вторник.
Ко всему прочему, за долгие окопные дни и ночи офицеры научились расставлять приоритеты. Сначала жизнь, потом смерть. В любых её проявлениях.
«Всё верно, - сделал вывод Покровский, когда помог загрузить в машину Филина, подсадил отрешенную, но послушную Ерёмину и запрыгнул на борт сам. – Сначала дело, после – разбор полётов. А не будет разбора по причине недостатка понимания из-за дефицита знаний, так тому и быть. Доложили и забыли, пусть командиры думают. Главное, что найден способ уничтожения новой угрозы. Остальное вторично. На войне, как на войне».
Развернутый в поле медсанбат это почти три десятка палаток, расположенных в определенном порядке, на предписанном расстоянии друг от друга. Определена и штатная численность личного состава, количество оборудования, схема снабжения медикаментами и расход материалов. В его структуре учтено почти всё и это жизненно необходимо.
Жизненная необходимость – первая и последняя причина, по которой Отдельные медико-санитарные батальоны разворачивались именно так, как положено по штатному расписанию, где бы то ни было и когда угодно, с любой частотой. Если требовалось, то хоть каждый день.
По мере продвижения фронта, сначала на восток, а потом обратно на запад, частота плавала, но если брать «среднюю температуру по больнице», статистика не менялась. Медсанбат сворачивался и разворачивался в среднем раз в две недели.
Госпиталь это совсем другая махина. Располагается он дальше от фронта, переезжает реже, и ему требуются условия, которые трудно обеспечить в поле, в палатках. Поэтому при любой возможности госпитали размещались в стационарных зданиях, желательно с коммуникациями. Особенно важен был водопровод.
В городке Мариамполь медслужбе повезло. Не пришлось искать подходящее здание и приспосабливать его под госпиталь. Медицинское заведение такого профиля существовало здесь давно. Немецкое.