Секретный паломник

– Святой Сирил, так мы величаем мистера Фрюина, – жизнерадостно объявил он. – Не пьет, не курит, не сквернословит и считается патентованным девственником. Вот вам и вся проверка. – Он достал сигарету из пачки, постучал кончиком по большому пальцу руки, а потом увлажнил непрестанно двигавшимися губами. – Его единственная слабость – музыка. Обожает оперу. Ходит в театр регулярно. Лично я никогда этого не любил. Не могу разобрать: то ли актер поет, то ли певец играет роль. – Он прикурил сигарету. Я улавливал исходивший от него запах выпитого за обедом пива. – И полные женщины не в моем вкусе, честно говоря. Особенно когда они еще и обращаются ко мне на повышенных тонах. – Откинув голову назад, он принялся пускать кольца табачного дыма, любуясь ими так, словно они стали эмблемой его власти.

– Могу я поинтересоваться, ладит ли Фрюин с коллегами? – спросил я, изображая истинного труженика и переворачивая страницу блокнота.

– С легкостью, ваша милость. Пр-р-ревосходно.

– А с архивистами, регистраторами, секретарями? Тоже никаких проблем?

– Нет. Ни на мизинец.

– Вы все сидите в одном помещении?

– Да, но в очень просторном, а я имею честь носить титул главы отдела. Очень высокий тит-ул[19].

– До меня дошли слухи, что он – своего рода мизогинист[20], – сказал я, вновь закидывая удочку.

Горст издал резкий смешок.

– Сирил? Мизогинист? Бросьте. Чушь. Он просто ненавидит девиц. Никогда не разговаривает с ними. Только «здрасте» и «до свидания». Под любым предлогом не приходит на рождественские вечеринки, лишь бы его не заставили целоваться с ними под омелой, как велит традиция. – Он сменил положение ног, показывая, что решил сделать заявление. – Сирил Артур Фрюин, он же Святой Сирил, – в высшей степени надежный, неизменно добросовестный, совершенно лысый, невероятно занудный клерк старой закваски. Святой Сирил, хотя и педант до мозга костей, по моему мнению, уже достиг своей вершины как в профессиональном, так и в житейском смысле. Святой Сирил останется таким навсегда. Святой Сирил делает порученную ему работу на все сто процентов, но и только. Аминь.

– А что касается политики?

– Никакой политики в моем отделе, благодарю покорно.

– И он не ленив?

– Разве я не сказал только что обратное, сквайр?

– Верно, сказали. И я читал об этом в его личном деле. Если требуется выполнить дополнительную работу, Сирил всегда готов засучить рукава, пропустить обед, трудиться сверхурочно вечерами и все такое. И это по-прежнему так? Вы не заметили, чтобы у него поубавилось энтузиазма?

– Наш Сирил может работать в любое время, к огромной радости тех его коллег, кто обременен семьями. Кто стремится поскорее вернуться к жене или к другой важной в своей жизни привлекательной особе. Он же может начать с раннего утра, обойтись без ленча и вкалывать вечером. Если, конечно, этот вечер не спешит в оперу. Причем Сирил никогда не мелочится. В последнее время, надо признать, у него стало немного меньше желания приносить себя в жертву, но это, несомненно, лишь легкий сбой в работе четкого механизма. У нашего Сирила тоже бывает плохое настроение. А у кого нет? Верно, ваше превосходительство?

– Стало быть, с недавних пор он несколько расслабился. Я вас правильно понял?

– Но только не в работе. Такого просто быть не может. Сирил вкалывает, и так было всегда. Он просто не может отказать коллегам, которым более свойственны человеческие слабости. Но только теперь ровно в пять тридцать Святой Сирил тоже приводит в порядок свой стол и отправляется домой. И он уже, к примеру, не вызывается добровольно подменить вечернюю смену и торчать в одиночестве, в отрыве от внешнего мира до девяти, чтобы самому запереть отдел на замок, как поступал раньше.

– Вы не могли бы припомнить дату, когда у него изменились привычки? – спросил я с настолько скучающим видом, насколько мне удавалось притворство, снова открывая чистый лист в блокноте.

Удивительно, но Горст смог ответить на мой вопрос. Он поджал губы. Нахмурился. Вскинул почти девичьи брови, а подбородок прижал к не слишком свежему воротничку рубашки. Словом, показал процесс раздумий во всей красе. А потом вспомнил:

– В последний раз Сирил Фрюин подменил молодого Бертона вечером в День святого Иоанна, то есть в самый длинный день года. Понимаете, я ведь веду учет. Мера предосторожности. А кроме того, я обладаю превосходной памятью, пусть порой стараюсь не показывать этого.

Втайне я поразился, но не достоинствам Горста. Всего через три дня после того, как Модрян отбыл из Лондона в Москву, Сирил Фрюин перестал задерживаться на работе по вечерам – вот над чем я задумался. У меня еще оставались вопросы. Были в «Танке» электрические пишущие машинки? Имели ли к ним доступ шифровальщики? А сам Горст? Но я уже опасался вызвать с его стороны подозрения.

– Вы упомянули о его любви к опере, – сказал я. – Не могли бы подробнее рассказать об этом?