– А у вас, Ярослав Иванович, какие-то вопросы, пожелания имеются?
– Да.
– Излагайте.
– Канал экстренной связи тот же?
– Так точно. Только после того, как ты позвонишь, до встречи с куратором пройдёт не два часа, а немного больше времени.
– Ясный перец! От Лубянки до Минска чуток дальше, чем до Кремля.
– Прямым текстом, по-прежнему, говорить ничего нельзя. «Яра… Жду»… Этого достаточно! Спустя ровно сутки после звонка ждите товарища Баламутова у входа в жэ-дэ вокзал.
– А если он того, не удержится до того времени на своём посту?
– Приедет другой, кто сменит его в должности…
– Как я его узнаю?
– Он назовёт пароль…
– Прежний?
– Да. Зачем его менять?
– Значит, «Здравствуй Яра, тебе привет от Горняка»?
– Хочешь усложнить?
– Не прочь.
– Тогда скажешь: «Так он ведь умер».
– Ну…
– И получишь в ответ: «Уже воскрес!»
– Ни хрена себе завернули… А как быть с обычными, текущими донесениями?
– Пиши письма на свой московский адрес. Два раза в месяц – частить, как раньше, не надо. Так они неминуемо окажутся в твоём почтовом ящике, откуда их вместо меня будет забирать Александр Дмитриевич. Ключ уже у него. Ну всё, пошли в машину… Я сяду спереди, как старший по званию, а вы располагайтесь сзади… Куда подкинуть вас, товарищ агент?
– В родильный дом имени Надежды Константиновны Крупской58
.– Вставай, Вася, поехали!
Сегодня Ярослав впервые увидел своего Саньку, и этот маленький живой комочек, закутанный, несмотря на жару, в пелёнку, сразу стал для него самым родным и близким существом на всём белом свете. Может, даже ближе Ольги, держащей их совместное чадо в руках за плотно закрытым окном родильного дома. Впрочем, это утверждение ещё можно оспорить…
– Как ты? – заорал Ярослав, и по движению губ любимой понял: «Нормально».
– Когда домой?
Супруга лишь пожала в ответ плечами.
– Я буду приходить каждый день в это же время, слышишь?
«Не надо!»
– Ну пока, любимая! До завтра!
А вечером была очередная тренировка, быстро перекочевавшая из спортзала в ближайшую столовку, где друзья-самбисты (без отбывшего по направлению Альметьева) поначалу пытались «замочить» новорожденного одним лишь кефиром, но быстро смекнули, что это – совершенно не по-русски, и всей оравой направились к старой знакомой Плечова – Надежде Афанасьевне.
Через главный ход попасть в пивную было практически невозможно, и Ярослав начал действовать по заветам своего бывшего сослуживца.
Заведующая долго не хотела признавать не самого постоянного клиента, но когда в карман её передника со словами «Вам привет от Ивана Константиновича» опустился хрустящий червонец (фантастическая по тем временам сумма: килограмм мяса на базаре купить можно или литр водки в магазине – кому что больше нравится!) – давшая сбой память, мгновенно восстановилась.
– А сам он куда пропал? – деловито поинтересовалась женщина.
– Не знаю, – пожал плечами студент. – Сам его уже несколько месяцев не видел.
– В прошлый раз я накрыла вам в каморке?
– Да.
– После этого Ваня ещё два раза заходил. Один, а потом – с молодой супругой. Это правда, что он женился?
– Да, мы с ним сдурели в один день… – вспомнил формулировку былого товарища Плечов.
Спустя несколько дней он приехал за супругой на такси. С огромным букетом цветов. И бутылкой шампанского для заботливого медперсонала, успешно принявшего роды.
Процедура выписки, во время которой «эмка» оставалась во дворе роддома, оказалась достаточно длительной и скучной. Но даже после такого изнурительного испытания машина не сразу рванула в сторону их съёмной квартиры, а сначала долго петляла по широким и не очень улочкам в центре Москвы, дабы, как шутил Плечов, «в памяти дитяти отложились все достопримечательности столицы великого государства, прекрасного русского города, ставшего для него родным…»
И только когда младенец начал проявлять настойчивое нетерпение, выражаемое в частом крике и бесконечном выискивании беззубым пока ещё ртом маминых сосков, водитель направил автомобиль по адресу, ранее продиктованному Ярославом.
А дома их уже ждал накрытый стол, за которым восседали только что приехавшие Ольгины родители да Фролушкин с Натальей Ефимовной.
Именно в тот день они сообща пришли к единому мнению: в Минск дамы не поедут.
Прихотливая Ладогина останется в Белокаменной, а Ольга до конца лета пробудет в родной деревне, ближе к нетронутой природе, где в изобилии есть и свежий воздух, и домашние харчи. Что нужно ещё кормящей матери?
Никифор Михайлович Бладыко получил выговор по партийной линии за «утрату большевистской бдительности» 10 октября прошлого года. А уже 19 декабря был снят с должности, как «не справившийся с работой по выкорчёвыванию и ликвидации последствий вредительства».
Однако его преемник Владимир Степанович Бобровницкий ещё в мае подтвердил верность руководства БГУ взятым на себя обязательствам, поэтому Фролушкин с Плечовым не испытывали никакого беспокойства по поводу намеченного переезда.
Но 12 июля арестовали и Бобровницкого…
И профессор впал в отчаяние: ехать не ехать?