Секретный узник. Повесть об Эрнсте Тельмане

Откуда? Это сложный вопрос, парень, очень сложный вопрос. Две недели я слежу за тобой. Я десять лет просидел в одиночке. Десять лет! Но десять дней я смотрю, как ты смеешься и куришь, играешь на губной гармошке, сигналишь приятелям и ешь бутерброды у железного ящика с песком. Я даже видел, как ты гадал на ромашке, пуская по ветру белые ее лепестки. Я знаю твоих приятелей. С закрытыми глазами вижу, как читаешь ты письмо, лежа на боку, подперев подбородок рукой, а волосы твои, светлые льняные пряди, шевелятся под ветром. Но вот поднимается на крышу лысый одутловатый фельдфебель - как хорошо, что он так редко приходит сюда, - ты прячешь листок в задний карман комбинезона, где темнеет пятно от машинного масла, и нехотя встаешь. И я понимаю, что пришел твой недруг, с которым надо держать ухо востро. И перестаю сигналить тебе, потому что твой враг - это и мой враг. Понимаешь? А ты спрашиваешь, откуда я знаю тебя! Знаю...

"Знаю!" - "Чем я могу тебе помочь?" - "Говори со мной. Рассказывай мне". - "Ладно. Буду"...

Так они и подружились. И он уже не чувствовал себя бесконечно одиноким.

Как-то зенитчики просигналили, что в тюрьму пришла Ирма, которую они хорошо уже знали в лицо. И когда надзиратель, впустив ее в камеру, запер дверь, Тельман обнял дочь и засмеялся:

- А я знал, что ты придешь! - громко сказал он, ибо знал истинную цену "послабления режима", понимал, почему ему разрешили свидание наедине.

- Откуда, папа? - тоже громко спросила она.

- Я все вижу насквозь, и эти паршивые стены для меня не преграда. - И он весело подмигнул ей.

Ирма тут же достала маленькую грифельную доску, которая вот уже сколько раз помогала им обманывать установленные в камере микрофоны.

А Тельман, не переставая говорить о том, как он рад наконец ее снова увидеть, быстро - они уже оба привыкли писать со скоростью классной стенографистки - пишет:

"Я установил связь с зенитной батареей, которая несет дежурство на крыше тюрьмы".

- Я так соскучилась, папа! - она мгновенно ставит вопросительный знак на доске.

- Как здоровье матери? - спрашивает он, а грифелем пишет: "Сигнальные знаки". - Что слышно у Генриха? - "Я счастлив, что договорился с ними и вновь связан с жизнью".

- Мама здорова. - Ирма быстро переворачивает доску: "Генрих все еще в тюрьме. Они требуют, чтобы он подписал один документ". - Генрих тоже здоров.

- А ты как? Как ты, моя девочка? - на этот раз вопросительный знак рисует он.

Она стирает написанное и тут же покрывает доску быстрыми, загибающимися вниз на конце строчками: "Моя теща. Роза Тельман, моя жена дочь Эрнста Тельмана, имеют связь с заграницей, они слушают иностранные радиопередачи. Они вели беседы с рабочими и советскими военнопленными о Советском Союзе и заявляли, что Красная Армия победит".

- Много работаю, папа, и устаю, но ничего, держусь. - "...и когда Генрих отказался, они сказали, что он останется в тюрьме, пока не протянет ноги".

- Мерзавцы!

Ирма широко раскрыла глаза. В них испуг и вопрос.

- Да! Да! Мерзавцы! Я говорю о тех людях, которые лишены ответственности. Они подчиняются только приказу и, если им велят, они позволят убить даже собственную мать. - Он схватил доску и написал: "Берегитесь! Это начинается охота на вас".

Она кивнула и взяла у него доску: "Друзья думают повторить".

- Как ты-то себя чувствуешь, папа? Как твой желудок?

Он отрицательно покачал головой. "Не нужно идти на бесцельный риск".

- Плохо, девочка, я сильно ослабел. Но тоже, как видишь, держусь.

"У нас много новых друзей. Все они думают о тебе".

- Ты работаешь все там же, Ирма?

- Да, папа. В мастерской у свекра. - Она изобразила два вопросительных знака. Она ждет инструкций.

"Я передаю тебе важный материал, это двадцать тетрадей, полностью исписанных мною. Спрячь их надежно. Поезжай отсюда в Гамбург и помни, что записи эти важные и наши товарищи должны их получить".

- Помнишь, как однажды мы видели с тобой выводок диких уток в камышах?

- Конечно, папа! Такие крохотные серенькие утятки!

"От зенитчиков я узнал, что караул сменяется после трех. Постарайся выйти из тюрьмы в это время, когда полицейские устали и спешат домой. Они не будут придираться".

- Как вы питаетесь?

- Не беспокойся о нас. Мы получаем карточки.

"Как хорошо, что ты и здесь сумел не остаться в одиночестве. Я горжусь тобой, папа! Зенитчики - молодцы".

"Эти солдаты борются вместе с нами против гитлеровской системы, они мужественные люди..."

Увидит ли он еще когда-нибудь свою Ирму, Розу? Живы ли они? Он обречен все начинать сначала. Новая тюрьма, новые люди, конечно, более строгий режим. Его положение с каждым разом ухудшается. Выпустят ли они его на свет божий? Скорее всего нет! Добровольно - наверняка не выпустят. Как это ни больно, как ни мучительно, но не надо себя обманывать. Они сделают все, чтобы поставить ему мат. Советская Армия все ближе, но ему не дожить до освобождения. Скоро настанет долгожданное утро, но не для него, нет, не для него. Его уже не будет тогда. Нацисты не остановятся ни перед чем. Не дадут они ему дождаться освобождения. Это уж точно, это совершенно ясно.