Секретный узник

Гудрун чуть прищурила заплывшие веки, откинулась и наотмашь ударила ее по щеке. Ирма попыталась закрыть лицо и подняла руки. Она так и не поняла, что произошло. То ли Гудрун сама напоролась на нож для чистки картофеля, то ли Ирма, защищаясь, инстинктивно двинула этот нож немного вперед...

Пронзительный визг Гудрун перекрыл кухонный лязг и шипение. Выхватив из кипящего котла деревянную поварешку, эсэсовка ударила Ирму по голове. Все закружилось и поплыло. Проваливаясь в разверзшуюся перед ней черноту, Ирма успела понять, что ее топчут ногами. Потом сумасшедшая боль в боку и немая пустота, прерываемая ревом и болью. Словно кто-то время от времени щелкал выключателем.

Прибежавшие на зов Гудрун охранники долго пинали Ирму ногами. Потом выволокли ее на снег и протащили по всему лагерю.

Очнулась она только в комендатуре. Мучительно пыталась понять, что же с ней происходит. Задыхаясь от нахлынувшей боли, ловила бредовые отрывки: поварешка в кипящем котле, кровь на восковом лице эсэсовки... Но никак не могла припомнить начало. С чего, собственно, все завертелось? Что ей такое сделала или сказала Гудрун?

В ушах стрельнуло, и она вновь оказалась в мире звуков. Сразу узнала истерический голос Гудрун:

- Она бросилась на меня с ножом, чтобы убить!

Пол вокруг был запачкан кровью. И еще Ирма увидела темные лужицы талой воды, выпирающие из сапог икры Гудрун, чьи-то сверкающие краги...

- Я не оставлю ее в лагере ни единого часа, - успокаивал эсэсовку чей-то голос. Ноги в крагах нетерпеливо переступали.

Звякнул полевой телефон.

- Говорит комендант объекта сорок восемь, - сказал человек в крагах. - Хайль Гитлер, коллега! Я обращаюсь к вам по поводу заключенной Зурен... Это дочь того самого... Да, так точно, коллега. Дело в том, что мы больше не можем держать ее у себя. Этой женщине нужен усиленный режим. Вы не могли бы, коллега, взять ее к себе?.. Что? Плохо слышно! Помехи какие-то... У вас нет сейчас свободной машины?.. Не беда! Пойдет пешком... От всего сердца благодарю, коллега!

Комендант дал отбой и наклонился над Ирмой:

- На тебя даже пули жалко! Повесить бы тебя на ближайшем дереве... Подымите ее!

Два охранника, гремя амуницией, бросились к Ирме. Грубо схватили ее. Поставили перед комендантом.

- Увести, - сказал тот, когда увидел, что она может стоять...

Ирма попыталась было повернуться, но пошатнулась и медленно опустилась на пол. Ее снова подняли.

...Скорей бы уж дойти до этой проклятой дороги, думает Ирма, содрогаясь от кашля. Все снег да снег. Один непролазный снег.

Она не знает, зачем ей нужна дорога. Она не помнит, откуда взялась боль, режущая тупой пилой по животу. Глаза слипаются.

Провалившись в сугроб, она уже не может подняться, не может сдержать тошноту.

Сразу наступает облегчение и минутная ясность. Сзади щелкнул затвор.

- Зачем мы тащим эту падаль в Нойбранденбург? - конвоир сплевывает на снег. - Пристрелить ее, и дело с концом!

- Ты что, очумел? - второй охранник ударяет по стволу нацеленного карабина.

- А в чем дело? Да нам за это еще благодарность объявят. Пива дадут, сигарет.

- Заткни глотку. - Это говорится тихо и медленно, сквозь зубы. - У меня еще осталась совесть...

- Какая тут к черту совесть, Гейнц. Разве не видишь, что все пропало?.. Конец близко, - конвоир сплюнул и, вскинув карабин на плечо, засунул руки в карманы.

Конец? Нет, это не конец, беззвучно шепчет Ирма и заставляет себя встать. Это только начало, и надо дождаться, надо дожить!

Она медленно поднимается и все так же, подавшись вперед, делает шаг в сторону не различимой среди снежного поля дороги. Еще один шаг туда, где за голыми ветвями леса краснеет зарево зажженного ночной бомбежкой пожара.

...В те дни войска Ленинградского фронта, при содействии кораблей Балтийского флота, завершали разгром фашистских оккупантов на территории Эстонии. Советская Армия неудержимо приближалась к границам гитлеровского рейха.

Сама история спешила вынести свой приговор.

1971