Секретов не будет

Как-то так получилось, что тихоня и скромняга Виктор первым из нас начал встречаться с девушкой. Познакомился он с ней в математическом кружке районного Дворца пионеров. Так сказать, первопричина их дружбы была далеко не лирической. Даже в армии Виктор получал от Матильды математические задачки и в ответном письме должен был сообщить их решение. После ужина Виктор уходил в Ленинскую комнату и сидел там до отбоя. Утром ребята спрашивали:

— Ну, как? Решил?

— Все в порядке. — Лицо Виктора расплывалось в улыбке. — Только вот попотеть как следует пришлось.

Владик смеялся:

— Ну и хлопот вы с Матильдой доставляете военной цензуре! Ведь им там, будь вы неладны, тоже ваши задачки решать приходится.

Появилась тетя Тамара, наполнив маленькую комнату шумом, холодом, запахом овечьей шерсти. Она заключила Марию Федоровну в могучие объятия, а затем, придирчиво осмотрев ее, сказала:

— Молодец, прекрасно выглядишь. Не зря капитальный ремонт получила. — И пошла на кухню разогревать борщ, а мы попрощались.

Солнце уже подкатилось к самому горизонту, заметно похолодало, оттаявшие было лужи снова затянуло льдом.

— Где-то надо и пообедать, — предложил Владик, — да и рюмку не мешало выпить, как средство отдохновения от всех забот.

У входа в шашлычную «Восток» толпились, как всегда, любители бастурмы и люля-кебаба. Но за закрытой стеклянной дверью, на которой висела табличка «Мест нет», бдительно нес свою вахту швейцар дядя Яша, высокий, крепкий старик с крупным, мясистым носом и пышными бриановскими усами. Вид у него был очень важный и значительный. Наверное, такая ответственная осанка была у апостола Петра, когда он полномочно решал, кого пускать в рай, а кому давать поворот от райских ворот.

Ворота здешнего рая открывались, однако, просто. Владик приложил к самому стеклу металлический рубль так, что он был виден только дяде Яше. Тот понятливо кивнул, приоткрыл дверь и крикнул:

— Эти двое заходите!

В шашлычной было тепло и душно. Стулья стояли так тесно, что клиенты с разных столиков касались спинами друг друга. Каким-то чудом между ними еще умудрялись протискиваться дородные рассыпчатые официантки с подносами, уставленными бутылками, глиняными горшочками с азербайджанским супом пити, тарелками с шашлыками. Папиросный дым плавал под сводчатым потолком, на котором было нарисовано, как бравые джигиты танцуют лезгинку на фоне двуглавой горы, покрытой виноградником.

Мы долго стояли в гардеробе, пока наконец в дальнем углу не освободилось два стула. Владик брезгливо протер стол бумажной салфеткой, отодвинул на край горку неубранной посуды и закурил с видимым удовольствием.

— Ну, какие новости у вас в институте? — спросил он.

— Бывают и курьезы, вот бы тебе на карандаш. В нашем питомнике подружили кошку с собакой, лисицу с курицей, волка и овцу. Поставив эти опыты, трое экспериментаторов между собой поцапались, перегрызлись, пишут друг на друга кляузы, каждый хочет приписать себе все заслуги. Ну, а вообще институт ведет большую работу, есть что показать. И у меня приятные новости. Диссертация получила неплохие отзывы, скоро ее представят к защите.

— Счастливые мы все-таки с тобой люди, — сказал Владик, думая о чем-то своем. — Живем, работаем, видим, как вокруг хорошеет жизнь. А ведь мы были ничуть не лучше всех тех мальчишек, которые остались в полях под Воронежем и вот уже сколько лет глядят снизу, как растет картошка…

Владик хотел еще что-то сказать, но у стола возникла официантка.

— Корейки на вертеле не будет, идет шашлык по-кавказски, — доложила она строго. — Сухое вино кончилось. Впрочем, коньяк в неограниченном количестве.

Мы сделали заказ и стали разглядывать посетителей. За соседним столиком шумели семеро молодых ребят — косматых, подчеркнуто небрежно одетых.

— В интересное время живем, — усмехнулся Владик. — Старики бреются электробритвами, а молодежь отращивает архиерейские бороды.

Он стряхнул сигаретный пепел и добавил уже серьезно:

— Конечно, я далек от мысли, что эти парни плохие. И в наше время находились критики вроде меня: одним не нравились клеши, которые мы носили, другим — быстрые фокстроты, которые мы танцевали.

— Фокстрот не помешал обладателям широких штанов стать хорошими солдатами, — заметил я. — А ведь от «лисьего» шага до строевого был, по существу, только один шаг: двадцатого июня был у нас выпускной бал, а двадцать второго началась война…

Мы помолчали. Наверное, обоим вспомнился в эту минуту бурлящий военкомат, толпы людей с вещмешками, непривычные слова военных команд. Огромный лейтенант спросил тогда у щуплого и маленького Виктора:

— Скажи, доброволец, а тебе есть уже восемнадцать лет?

— Нет, но скоро будет, — пообещал Виктор.

Он не обманул лейтенанта: восемнадцать ему действительно исполнилось, а вот девятнадцать уже никогда…

Появилась наша официантка, принесла закуску, открыла коньяк и удалилась, объяснив, чтобы мы дали ей знать, когда нести горячее.

Владик наполнил рюмки, сказал:

— Давай выпьем за Марию Федоровну, за ее душевное успокоение. Впрочем, этого никогда не будет…