Секреты для посвященных

— Полагается, полагается, — отвечает Вера Никитична. — Молоко. Шестипроцентное… Холодненькое.

— Вроде бы процентиков маловато, — бормочет муж и скрывается в ванной.

— А ты, Вадик, чего стоишь, как солдат на посту? Мигом мыться, и за стол.

— Я солдат и есть следую за руководством, — стараясь попасть в «шутейный тон», говорит явно довольный отношением к себе Вадим и тоже направляется к ванной.

Вскоре мужчины являются вновь. Генерал скинул китель, он в брюках и нательной майке. Потирает руки:

— Ну, где твоя хваленая каша? Присаживайся, солдат.

— Думала, не успею с кашей, — говорит Вера Никитична. — Заходила Маргарита, целый час учила ее борщ готовить.

— Борщ? — оживился Лихо. — Це дило! Ну и как, научила?

— Научила.

— А добавить уксуса не забыла?

— Не…

— А влить немного бульона с жирком?

— Сказала.

— Овощи надо перемешивать, чтоб не подгорели… — замечает генерал.

— А то я не знаю, вчера родилась, — начинает сердиться Вера Никитична.

— А как подкрашивать борщ свекольным настоем? Научила?

Вместо ответа Вера Никитична грозит мужу большой деревянной ложкой. Накладывает на тарелки кашу.

Лихо нюхает воздух широкими ноздрями:

— Вкусно! Ну как там у них? У Маргариты с Пашей?

— Порядок. Мир во всем мире и в каждой квартире.

Лихо, довольный, смеется.

Вадим знает эту Маргариту, молоденькую совсем девчонку с белыми волосами, завитыми, как у барашка, — химическая прическа. У нее бледно-голубые, будто разбавленные водой глаза, вздернутый носик и переменчивый нервный характер. Маргарита и Паша поженились недавно, но уже успели прославиться на весь городок, прошли все стадии молодоженов: бурную, горячечную влюбленность (их видели целующимися и обнимающимися везде — на балконе, на лестничной клетке, в магазине), ревность, подозрение, взаимное разочарование, бурный скандал, часто выплескивающийся за пределы тесной однокомнатной квартиры. Дело дошло почти до развода. И тогда шефство над семьей молодого лейтенанта взяли Вера Никитична и генерал. Они заменили молодым далеких и, видимо, не очень-то позаботившихся о воспитании милых чад родителей, помогли семье обустроиться, наладить быт и семейные отношения. Теперь Маргарита часто забегала к Вере Никитичне — за советом.

— Да, кстати, — сказала она мужу. — Ты субботу не занимай. Приглашены к Павлу и Маргарите, маленькому — год.

— А серебряная ложка для подарка найдется? — озабоченно сдвинул густые с проседью брови Лихо.

— Я уже нашла. Отчистила пастой, блестит, как новенькая. Только ты, Вася, прошу тебя, мундир не надевай. В штатском.

Лихо со стуком положил ложку на тарелку.

— Это еще почему?

— Помнишь, мы на Первомае у них были?

— Ну?

— Ты пришел в мундире, а Паша встретил в тенниске и брюках. Маргарита заметила, что ты в форме, и муженька локтем толк под бок. Тот побежал переодеваться. Явился в мундире, в начищенных сапогах…

— Ну и что тут плохого? — спросил Лихо. — Я не дядя из Полтавы. Дружба дружбой, а служба службой. И стыдиться мне моего генеральского мундира не пристало. Я его по́том и кровью заработал. И замарать, слава богу, не успел…

— Знаю, знаю.

Вера Никитична вскочила со стула, подошла к мужу со спины, поцеловала в редеющую макушку. У нее был виноватый вид. Раскомандовалась баба, полезла не в свое дело…

Вера Никитична выкладывала из банки в хрустальную вазочку душисто красное смородиновое варенье. На кипящем чайнике, позвякивая, подпрыгивала крышка, шелковый абажур высвечивал нарядный круг стола, уставленный посудой.

«Хорошо здесь, уютно», — думал Вадим. Но не может же он провести всю свою жизнь на теплой и сытной генеральской кухне!

6

— Товарищ генерал! Разрешите обратиться.

— Обращайся, солдат.

Дик ведет машину, Лихо, глядя в окно на пробегающие мимо зеленые деревья, перекатывает во рту ландринку, борется с привычкой курить.

— Я вот по телеку видел в красном уголке… про Америку. У военной базы собрались люди, хотели остановить поезд с боеприпасами. В знак протеста против помощи контрас в Никарагуа. А поезд не остановился, и одному человеку ноги отрезало.

— Форменное безобразие, — комментирует услышанное Лихо. — Вот вам хваленая американская демократия в действии. На словах превозносят волю народа, а на деле нагло ее попирают.

— Я не о том, — говорит Дик.

— А о чем?

— Почему в Америке всюду демонстрации за мир и разоружение? А у нас нет. Тишь, да гладь, да божья благодать.

— Не понял, — нахмурив кустистые брови, говорит Лихо.

Дик продолжает:

— А наш народ разве за войну?

— Конечно, нет. У нас таких дурней нема.

— Так почему мы не выходим на улицу с плакатами?

— Да ты мозгой пошевели, солдат. Кого нам с тобой призывать к разоружению?

— Как кого? Правительство. Американцы же свое призывают…

— Так то американцы! У них правительство какое? Антинародное. А у нас?

— Что у нас?

— Будто не знаешь. У нас правительство выражает волю народа.

— А откуда оно знает нашу волю, если мы ее не выказываем? На демонстрации и митинги выходим только по команде, своих лозунгов и плакатов не вывешиваем.

— Разве в демонстрациях и митингах дело? Наше правительство тысячами нитей связано с народом.

Дик дерзко перебивает генерала: