Секреты для посвященных

Прибыв в областной центр из поселка (там ему уже нечего было делать), Грачев тотчас же направился в управление МВД к Трушину. Он горел желанием подробно поведать ему обо всем, что случилось с ним только что в леспромхозе, о своих соображениях и выводах, но Трушин, которого ждала служебная командировка в какой-то отдаленный пункт области, выслушивать его не стал, сказав: «Я сейчас вас отведу к одному человеку из компетентных органов. Он вами интересовался. Ему все и расскажете. Пойдемте». Он надвинул на лоб свою кепчонку с ушами, соединенными пуговкой, и они вышли на улицу.

Вячеслав ожидал, что его ждут в учреждении, а следователь привел его в жилой дом.

Большой стол завален бумагами, настольная лампа, несмотря на дневное время, включена. Высокий трехметровый потолок и большое окно (почему-то их у нас называют итальянскими) с видом на море. Прежде чем сесть в любезно предложенное хозяином кресло, Вячеслав бросил взгляд в окно. Огромное водное пространство, почти незаметно сливавшееся на горизонте с небесным сводом, игра света и тени, перемещение под напорами ветра облаков, их переменчивые причудливые фигуры — все это напоминало о вечном, которое существовало до нас и будет существовать после, когда нас не станет.

Вячеслав всматривается в хозяина квартиры. Человек без возраста. То есть возраст, конечно, угадывается, и довольно-таки солидный. Но точно угадать трудно. В равной степени ему может оказаться и шестьдесят, и семьдесят пять. Грубые черты лица. Обветренная кожа. Широкие плечи, длинные руки. Как у человека, который привык на свежем воздухе перетаскивать тяжести. Но стоит всмотреться в его подвижное лицо, поймать острый взгляд небольших глаз, как становится ясно: этому человеку вовсе не чужд интеллектуальный труд. Да и груда мелко исписанных бумаг на столе, корешки книг на полках подтверждают это.

— Грачев. Корреспондент журнала «Радуга», — представляется Вячеслав.

— Сын Мирона Павловича? — говорит хозяин и широко разводит руки, как бы для того, чтобы обнять Вячеслава.

Тот с удивлением смотрит на Трушина. Следователь говорит:

— Я вас оставлю, Вячеслав Миронович. Все подробно расскажите товарищу Луконникову. Необходимые меры будут приняты. А я тороплюсь на поезд.

Они остаются вдвоем, Вячеслав и Луконников. Хозяин говорит:

— Я старый друг вашего отца.

— Да, да, — вспоминает Вячеслав. — Отец говорил о вас. Если, мол, будет трудно, обратись к Аркадию Аркадьевичу. Он поможет. У меня и адрес ваш есть. В блокноте.

— Ну да, нужен вам старик. Вы, молодые, считаете, что все можете сделать сами… Что ж, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Мне доложили о вас… о ваших подвигах. Садитесь и рассказывайте. Начинайте с начала. Как я слышал, в редакцию пришло письмо из леспромхоза? Анонимное?

— Подпись стоит. И человек такой есть в леспромхозе — рабочий Страхов. Но он утверждает, что не писал письма. Так что, по существу, письмо анонимное.

— Тем не менее, установив, что письмо, по существу, анонимное, вы не отправились восвояси, а продолжили свое журналистское расследование. Почему?

— Потому, что убедился: все написанное в письме — правда.

— Правда или выглядит правдой?

Вячеслав вынужден мысленно согласиться с формулировкой Луконникова. Это выглядело правдой. Но как бы там ни было, он во всем разобрался. Ему не терпится сообщить о финале расследования. Время не ждет. Тот успеет скрыться.

Луконников угадывает его мысли:

— Он действительно может скрыться.

— Кто? Механик Зубов? — восклицает Вячеслав.

— Ага! Вы его вычислили. Молодец. Я в общих чертах знаю эту историю. Расскажите о последнем дне. Как вы догадались, что это именно Зубов?

— Фотопленка… Ее кто-то пытался засветить. Я понял, что на ней запечатлен преступник, и обнаружил его среди людей, собравшихся в тот день на поляне поодаль от трупа Святского: мое внимание привлек механик Зубов. Он стоял в толпе, рука у него была на перевязи. Меня вдруг осенило: тогда, когда я посетил его в гараже, у него была забинтована левая рука. Он слегка придерживал ею зубило, по которому бил молотком, зажатым в правой руке. При нашей встрече у общежития, которая произошла в тот вечер, когда погиб Святский, повязки не было совсем. Мы стояли под фонарем, и я обратил на это внимание. На просеке же Зубов опять был с перевязанной рукой. Я вгляделся и обнаружил — перевязана правая!

На память пришла давняя драка у кинотеатра, в которой Зубов выступил благородным защитником Барыкина и Раисы. К ним пристал подвыпивший деревенский парень, помощник тракториста Сапронов. После драки он угодил в больницу. Я решил выяснить характер полученных парнем повреждений, зашел в больницу. Оказалось, что удар был ему нанесен в область шейных позвонков. Слава богу, он оказался несмертельным. Таким же ударом, только куда более сильным, был убит и Святский. Этот вывод напрашивался сам собой. Должно быть, при нападении на Святского Зубов повредил себе правую руку и решил скрыть — ссадину или синяк — под повязкой, надеялся, что окружающие не обратят внимание, что она перекочевала на другую руку. Это была его ошибка.