Нелепо признавать душу веществом. Бытие собственной души не есть призрак.
Вещество есть всегда предмет, нечто находящееся вне душевного мира и не могущее иметь с ним ничего общего. Вещество есть то, что познается, но оно само познавать не может; вещество мыслится, но само не мыслит, ощущается, но само не ощущает, бывает видимо, осязаемо и пр., но само не видит, не осязает и т. д.».
Душу нельзя признать чем-либо вещественным. «Декарт первый, — пишет Страхов в книге «Об основных понятиях психологии и физиологии», — положил ясную границу между веществом и духом [душой], границу, незыблемо существующую до сих пор, — и, следовательно, он первый дал правильное понятие и о веществе, и о духе.
Вещество есть чистый объект, то есть нечто вполне познаваемое, но нимало не познающее. Вещество не имеет в себе ничего субъективного, ни познаний, ни чувств, ни желаний…
Дух, напротив, есть чистый субъект, то есть нечто познающее.
Объективный мир есть вообще неизбежная среда для взаимного познания независимых друг от друга духовных существ [душ].
…Душа наша заключена в нашем теле, или окружена им, как оболочкой. Это значит, что тело есть та часть объективного мира, которая в своих явлениях постоянно отражает явления нашей души, и помимо которой душа ничего не может выразить и не может воспринять никакого чужого выражения. Только в таком смысле нужно уразуметь связь души и тела…Эти два мира остаются строго разграниченными, но один служит для выражения другого, подобно тому, как буквы выражают звуки, а звуки выражают мысли».
Декарт первый «отнял у вещества всякую тень чего-либо субъективного, и потому сделал его мертвым в полном смысле слова…
Мы утверждаем, — пишет Страхов, — что к сущности вещества принадлежит отсутствие жизни».
Для самого себя каждый человек есть нечто единое и целое.
Именно по отношению к нашему я части нашего тела «и оказываются связанными в одно целое… Все наши ощущения и все наши действия относятся к одному и тому же центру нашего я и только потому считаются явлениями одного существа; иначе невозможно получить никакого единства. <…> О целости животного единства мы всегда судим не по вещественной целости, а по проявлениям жизни, из которых самые несомненные и ясные суть чисто психические. Мы вообще должны отказаться от искания вещественных признаков жизни. Мы называем организмы живыми существами не по каким-нибудь их вещественным особенностям, а потому, что переносим на них то понятие жизни, которое черпаем из самих себя и в котором первоначально не заключается никакой вещественной черты. С вещественной же стороны организмы то же, что и другие тела, т. е. некоторые скопления вещества — и только. <…>
…Физиология, как наука о жизни, необходимо должна иметь в виду и то, что составляет жизнь по преимуществу, то есть психические явления…Психическими явлениями мы называем только наши сознательные явления, т. е. те, которые наблюдаем внутри самих себя, в своем сознании… Других психических явлений, кроме сознательных, мы не знаем.
Спрашивается, в каком же отношении находится психология к физиологии, то есть к тому, что собственно составляет физику человеческого тела? Сознательные явления не имеют ничего общего… с явлениями мертвого бессознательного вещества; по самой своей сущности они не могут быть даже заимствуемы, передаваемы…» Поэтому главное дело научной физиологии «должно состоять в том, чтобы в бесчисленных и разнородных фактах, которые ей представляются, найти их чисто физиологическое значение, ту сторону, которою они подходят под чисто физиологические принципы. При исследовании физических и химических явлений, происходящих в организмах, мы должны следовать физике и химии…
Исследование же психических явлений должно вполне подчиняться психологии».