Секреты обманчивых чудес. Беседы о литературе

Обличье у него было отнюдь не баварское, да и широкополая бастовал шляпа, покрывавшая его голову, придавала ему вид чужеземца, пришельца из дальних краев. Этому впечатлению, правда, противоречили рюкзак за плечами — как у заправского баварца — и желтая грубошерстная куртка; с левой руки, которою он подбоченился, свисал какой-то серый лоскут, надо думать, дождевой плащ, в правой же у него была палка с железным наконечником; он стоял, наклонно уперев ее в пол, скрестив ноги и бедром опираясь на ее рукоятку. Задрав голову, так что на худой шее, торчавшей из отложных воротничков спортивной рубашки, отчетливо и резко обозначился кадык, он смотрел вдаль своими выцветшими, с красными ресницами глазами, меж которых, в странном соответствии со вздернутым носом, залегали две энергические вертикальные складки.

Между этими двумя персонажами есть также определенное физическое сходство:

В позе его — возможно, этому способствовало возвышенное и возвышающее местонахождение — было что-то высокомерно созерцательное, смелое, дикое даже. И то ли он состроил гримасу, ослепленный заходящим солнцем, то ли его лицу вообще была свойственна некая странность, только губы его казались слишком короткими, оттянутые кверху и книзу до такой степени, что обнажали десны, из которых торчали белые длинные зубы.

Действительно, в этом загадочном человеке есть что-то от дикого животного — этакое поджарое, изворотливое существо, полное хитрости и самоуверенности. Так действительно должна выглядеть странствующая крыса.

И результат этих двух встреч тоже аналогичен. Потребность в странствиях, которую странствующая крыса пробудила в сердце дядюшки Рэта, похожа на ту страсть к путешествиям, которая проснулась в сердце Густава Ашенбаха при виде загадочного чужеземца:

Но либо потому, что незнакомец походил на странника, либо в силу какого-нибудь иного психического или физического воздействия, Ашенбах, к своему удивлению, внезапно ощутил, как неимоверно расширилась его душа; необъяснимое томление овладело им, юношеская жажда перемены мест, чувство, столь живое, столь новое, или, вернее, столь давно не испытанное и позабытое, что он, заложив руки за спину и взглядом уставившись в землю, замер на месте, стараясь разобраться в сути и смысле того, что произошло с ним.

И что же это было за чувство?

Это было желанье странствовать, вот и все, но оно налетело на него как приступ лихорадки, обернулось туманящей разум страстью.

Но в то время, как дядюшка Рэт видит мысленным взором приятные берега Средиземного моря, оливковые и виноградные рощи, соблазнительные многоцветные порты и экзотические таверны, Густав Ашенбах видит картины угрозы: