Секреты обманчивых чудес. Беседы о литературе

Есть произведения, вроде греческих мифов, в которых силы природы, олицетворенные в виде богов, нимф, фавнов и так далее, активно участвуют в происходящем и вступают в тесное взаимодействие с людьми. Тут природа является, по сути, центральным героем повествования — наряду с героями-людьми или даже помимо них. Таков же, скажем, и роман Мелвилла «Моби Дик», где один из главных героев — животное, кит, который, хоть и не умеет говорить, наделен собственным характером и действует как подлинный герой книги наравне с капитаном Ахавом.

Иной характер у природы в таких книгах, как, например, роман Томаса Харди «Вдали от обезумевшей толпы» или уже упоминавшаяся ранее повесть Уиллы Кэсер «Моя Антония». Здесь природа — богатая, пышная декорация, которая тем не менее оказывает прямое воздействие как на героев книги, так и на ее читателей. Это воздействие производят не только детали пейзажа, но также появляющиеся на его фоне живые существа и происходящие с ними события — например, убийство гремучей змеи в «Моей Антонии» или буря в конце жатвы в книге Харди.

И наконец, природа в книге может быть тем источником, в котором писатель черпает свои образы, хотя сама она в его рассказе непосредственно не участвует. Многие писатели достигают на этом пути той или иной степени успеха, и здесь я хочу снова привести в пример набоковскую «Лолиту». Как потому, что Набоков был профессиональным исследователем природы, так и потому, что герой романа, его рассказчик — Гумберт Гумберт, — напротив, человек, предельно далекий от природы и даже, в определенной мере, чувствующий отвращение к ней. Соответственно, когда этот человек уподобляет себя пауку, который сидит в центре паутины и осторожно дергает ее нити, сразу возникает ощущение, что это наукообразное сравнение принадлежит, скорее, натуралисту Набокову, ане егогерою. Похоже, что Набоков и сам осознавал эту неувязку. Возможно, именно поэтому он в других местах вкладывает в уста героя слова, свидетельствующие о его невежестве в вопросах энтомологии или орнитологии. Таким способом он показывает читателю, что он и его герой отличаются друг от друга, ибо такое невежество может быть достоянием только Гумберта Гумберта, но никак не Владимира Набокова. Однако, как правило, образы природы в «Лолите» свидетельствуют о зорком взгляде натуралиста, и каждый, кто вглядывался в паука, сидящего в центре своей паутины, немедленно понимает, о чем идет речь. И такая же зоркость сверкает во фразе Гумберта: «Карандаш Фредерика с точностью и легкостью колибри перелетал с одного пункта в другой». Этот образ тоже поражает своей точностью, и все, кто видел, например, палестинскую нектарницу, эту ближневосточную родственницу колибри, когда она порхает над цветами жимолости, легко представят себе описываемое Набоковым движение карандаша. Нектарница стремительно перелетает с цветка на цветок, ее остановки неуловимы, и им не предшествует никакое замедление полета — птица математически точно останавливается над нужным цветком и тут же снова — легко, без всякого усилия — взлетает. К тому же ее длинный тонкий клюв действительно напоминает карандаш. Так точно использовать образ колибри мог только человек, который видел эту птицу и терпеливо, внимательно наблюдал за ней.

В другом месте Гумберт рассказывает о том, как он и Лолита входят в гостиницу. Служитель вносит чемоданы в лифт, и Гумберт описывает его словами: «Том с чемоданами, как распяленный краб». Минимальная ориентировка в литературе позволяет читателю определить цвет кожи служителя, который немного позже, в той же главе, называется дядей Томом, а сравнение с крабом позволяет с элегантной краткостью описать его способ передвижения. А потом, в комнате, Лолита «упала в кресло, раскинув конечности, как морская звезда»[7]. Этих считанных слов достаточно, чтобы увидеть в воображении всю картинку. И далее Гумберт смотрит на сидящую Лолиту и видит ее ноги: «Четыре этих прозрачных, прелестных конечности, вроде как ноги сложенного жеребенка» — и мы, как и он, тоже чувствуем слабость и тоже видим перед собой эти длинные невесомые ноги, ноги взрослеющей девочки, которые уже достаточно выросли, но еще не обрели силу и координацию зрелости и потому как будто заплетаются друг за друга. Ведь и у жеребенка ноги очень длинные, по сравнению с телом, и тоже слабые и тонкие. В них еще не намечаются будущие мышцы лошади. Этот образ характеризует незрелость Лолиты не меньше, чем все прямолинейные Гумбертовы описания ее тела.

Увы, писателям далеко не всегда удается подметить все эти тонкости и использовать их с таким успехом. К примеру, в «Заколдованном городе» израильского писателя Иошуа Бар-Йосефа — книге, которую я, кстати, весьма рекомендую, — есть такие картины природы, в которых я, как читатель, не могу не усомниться: