Кнайфель решил организовать акт протеста и за помощью в его осуществлении обратился к двум своим друзьям, разделявшим его взгляды. Один из них был сержантом ННА и командиром танка. «Мы долго думали над тем, что нам сделать, чтобы вызвать наибольший общественный резонанс, и решили, что лучше взрыва этого монумента с танком ничего придумать нельзя. Мы также решили, что эту акцию можно провести только в том случае, если будет гарантия того, что не пострадают невинные люди. В противном случае от нее придется отказаться. Мы ведь не убийцы».
Изготовив взрывчатку, заговорщики начинили ею стальной баллон из-под водорода. Кнайфель сконструировал электрический детонатор и примитивный таймер. Когда наступил день, на который была назначена акция, Кнайфель убедил своих друзей остаться дома, потому что «они были моложе меня и имели маленьких детей».
Вечером 9 марта 1980 года, в третье воскресенье Великого Поста, Кнайфель погрузил бомбу в свой видавший виды «трабант». В карманах у него был револьвер и пять самодельных ручных гранат. «Я был уверен, что меня поймают, и твердо решил не даваться им живым», — объяснил он.
Кнайфель припарковал свою машину в переулке, примерно в ста ярдах от мемориала. Было темно, и шел мокрый снег, однако ему был отчетливо виден танк на массивном постаменте из красного гранита, залитый светом прожекторов, установленных у казарм Народной полиции напротив. Местность вокруг выглядела пустынной. Кнайфель, мокрый и запыхавшийся после переноски тяжелой бомбы, вскарабкался на постамент и запихнул свой груз как можно дальше под танк. Он поставил таймер на десять минут, спрыгнул вниз и пошел к своей машине. Едва он успел сесть в машину и захлопнуть дверь, как раздался оглушительный грохот, сопровождаемый сильной вспышкой. Взрыв был настолько сильным, что осколок танковой брони впился в высокую стену, окружавшую полицейские казармы. Когда полицейские высыпали наружу, Кнайфель уже отъехал на безопасное расстояние.
Режим запретил СМИ освещать это событие, однако известие о взрыве облетело всю Восточную Германию, передаваясь из уст в уста. Рюдигер Кнехтель, пограничник, превратившийся в активного антикоммуниста, сразу же вспомнил этот случай: «В то время как части спецназа МГБ и полиция рыскали везде в поисках преступника, люди злорадно потирали руки».
Некоторое время Штази не удавалось выйти на след. Однако Иозеф Кнайфель сам совершил серьезную ошибку, рассказав обо всем своему пастору и нескольким друзьям из числа прихожан. Позднее Кнайфель пришел к выводу, что либо кто-то из них был осведомителем, либо в квартире пастора было установлено подслушивающее устройство. 18 августа, через пять месяцев после взрыва, Кнайфеля арестовали, как только он вошел на территорию предприятия, где он временно работал. Трое сотрудников Штази выскочили из-за груды камней с пистолетами. В это время другая группа гэбистов арестовала жену Кнайфеля, Ирмгард. Несколько дней спустя был схвачен и восемнадцатилетний сын Кнайфелей, Фридсман. В тюрьме оказались и два помощника Кнайфеля.
Закрытый процесс по делу Кнайфеля начался 9 марта 1981 года в тщательно охраняемом здании суда в Карл-Маркс-Штадте. Разумеется, прокурор, судья и народные заседатели все были членами СЕПГ. «Я твердо решил бойкотировать этот фарс, — рассказывал автору этих строк Кнайфель. — Когда судья начал зачитывать приговор и прозвучали слова „именем народа“, я закричал: „Хватит издеваться над этими словами, народ здесь ни при чем, вы, лакеи! Я не признаю этот ваш приговор“». Два сотрудника Штази тут же выволокли Кнайфеля из зала суда. Он даже не услышал, что его приговорили к пожизненному заключению.
16 марта Кнайфеля привезли в бранденбургскую тюрьму. Его втолкнули в крошечный бокс автозака, пристегнув наручниками левую руку к решетке, а правую к стальному кольцу, ввинченному в пол. В такой крайне неудобной позе Кнайфелю пришлось оставаться в течение трех часов поездки. Он был одет в тонкую рубашку и брюки в то время, как на улице было очень холодно. Дрожа от холода и от боли, он закричал: «Вы, собаки, прекратите издевательства над политическим заключенным!». Тучный надзиратель просунул дубинку через решетку и ударил ею Кнайфеля по голове. «Мои зубы лязгнули, и я выплюнул кровь. Когда меня выволакивали из фургона, я мог лишь стонать».