– Ну ладно, не переживай. Разберусь. Вернем твою корзинку и еще немного сверху.
Он кашлянул и уставился в землю, потом словно опомнился и подал Софи руку.
– Вот так, – проговорил застенчиво он.
Солнце уже двигалось по дуге к горизонту, чтобы дать миру расслабиться и уснуть. Широкая спина Уилла загораживала оранжевые пучки лучей.
Река
Софи присела на траву под раскидистым деревом, которое защищало и от солнца, и от ветра, и, казалось, могло бы защитить и от зимы. Река мерно журчала, приглашая мысли пуститься в путешествие вместе с собой в далекие неизведанные земли. Посреди реки, рисуя отражения на водной глади, возвышалась полуразрушенная мельница. Когда-то там работал ее отец Йон Реми. Из воды во время заката, он вытягивал чудесные нити небесного цвета, из которых потом Валери Реми, ее мама, шила невероятные платья с ожившими рисунками. Уилл говорил, что к ним с подозрением относились многие деревенские. Только ее семья умела добывать нити и шить из них одежду. Родители утонули в этой реке, когда Софи была маленькая. Она не знала, что случилось: никто ничего ей никогда не рассказывал, никто не отвечал на вопросы. Но Софи чувствовала, что все знают, чувствовала это в шепоте за спиной, в косых взглядах.
Письмо
Оказавшись дома, Софи нерешительно присела за стол, то и дело поглядывая на дверь, за которой словно замерло время: мебель родителей, их одежда и вещи – все осталось нетронутым. Огонь в светильнике пощелкивал, призывая ее быть смелее. В самом деле, Софи так жаждала узнать правду, но теперь, находясь так близко к цели, она почему-то боялась. Словно за дверью находилось самое опасное в мире оружие, которое могло перевернуть все вверх дном.
Внезапное уханье сов до смерти ее напугало. Софи чуть не упала со стула от неожиданности. Переведя дыхание, она уставилась на пернатых. Птицы сидели на той же ветке, в ряд, крылом к крылу, и смотрели в одну точку. Они выглядели как обыкновенные совы, ничего не выдавало в них умения говорить. Может быть я схожу с ума? – подумала Софи и прижала руку ко лбу, проверить, нет ли жара.
– Хорошо, – подбодрила она сама себя. – Не будь трусихой, Софи, открывай дверь.
За дверью пахло мамой. Аромат, напоминающий мяту и лаванду, аромат, который забросил Софи глубоко в воспоминания, в те времена, когда мама, держа ее на руках, показывала живые картинки в альбоме: на них резвились дикие лесные животные. Счастье кружилось вокруг, оно перескакивало со страницы на страницу, заставляло улыбаться.
Темный шкаф из воспоминаний стоял здесь же рядом, такой же загадочный и неприветливый. Софи провела по нему рукой, ощутив шершавость дерева, немного рассохшегося от влаги. Открыв дверь, она несколько секунд смотрела на ту самую полку, на которой пылились мамины шкатулки. По спине пробежал холодок от волнения. Софи провела рукой по правой стенке, нащупала рычажок и дернула за него. Конверт упал на крышку одной из шкатулок. Софи поднесла его ближе к пламени, чтобы рассмотреть. В тот же миг на нем появилась черная надпись: «Для моей дорогой Софи».
В спальне за столом Софи дрожащими руками вскрыла конверт. Она чувствовала близость родителей как никогда.
Софи перечитала письмо несколько раз. Оно подарило и радость от того, что в голове звучал мамин голос, и грусть, и разочарование: здесь не было ответов, одни лишь вопросы.
Птицы унесли яблоки
Софи разбудили птичьи песни. Она уснула в платье, на котором как оголтелые летали снегири и радовались новому дню. Солнце пробивалось сквозь плотные шторы. Она проспала сбор урожая.
В садах стояло тяжелое молчание. Дети не играли, а женщины грустно сидели на земле, считая яблоки в почти пустых корзинах.
– Не стоило тебе приходить, – произнесла устало Мэрри, когда Софи подошла ближе.
– Да, – подтвердила Зоя. – Птицы унесли оставшиеся яблоки. Их больше нет. Совсем нет.