Секреты всего света. Сказки

Молодой Клён потихоньку оправился от удара и даже возмужал. Рана затянулась корой и на ней образовался шрам, которым Молодой Клён теперь гордился. А поскольку он уже знал, что смерть – это одинаково плохо для Дерева и Недерева, он решил поговорить с Недеревом Большим Клёном, тем более, что он уже не был просто "стоящим рядом", а был "прилегающим". Только кто к кому прилегал Молодой Клён особенно не выяснял, ведь ему это не мешало.

И вот он впервые после травмы попытался зашевелить листьями, из чего вышло что-то невнятное и шепелявое:

– У меня ш-ш-ш-а-а-м.

Это он хотел сказать: "У меня шрам". Но видимо Большой Клён его не расслышал. Тогда переполняемый гордостью за самого себя и свой опыт жизни, он решил сказать громче, для чего потребовались те ветки и листья, которыми Молодой Клён опирался о ствол Большого Клёну. Тогда он напряг корни и вместе с порывом ветра оттолкнулся от Большого Клёна, высвобождая примятые ветки. И случилось чудо – он встал на своё место, и его ветви коснулись чьих-то ещё ветвей. Когда Молодой Клён огляделся, он понял, что это ветви Большого Клёна касаются его ветвей. И ещё он ощутил листьями и ветвями ласковое тепло, оно исходило от Света, что ослепил Молодого Клёна. Это тепло пронизало его тело от кончиков листьев до края корней. "Вот какая она – Жизнь", – понял Клён. Да, да, уже понял, а не просто ощутил, как когда-то будучи Ростком, появившимся из Семечка. И ещё он понял, что он такой же Клён, как и Большой Клён, только моложе.

"Сколько ему предстоит ещё понять в этой жизни, покуда не станет трухлявым пнём, а потом и частью меня, чтобы питать своих собственных потомков", – так думала Матушка Почва, готовясь принять в себя потомство от нашего Клена, на котором появилось уже множество молодых сережек.

Сказка про нужные слова

В жизни маленькой синей с жёлтыми бочками Синички это была первая зима и потому очень холодная и голодная. Синички постарше уже как-то определились рядом с сытными местами, и, конечно же, молоденьким и неопытным оставалось только подолгу ждать, когда все взрослые наклюются досыта и к тому же еще обменяются синичьими (на синичьем языке) новостями да сплетнями. И не всегда после взрослых синиц оставалось что-либо поклевать. Поэтому маленькие Синички, подпрыгивая на замерзших лапках с места на место вокруг сытного места, нетерпеливо по-синичьи разговаривали. И если старшие солидно издавали всего лишь одну-две синичьи фразы, то малыши беспрестанно и потому бестолково переговаривались, дожидаясь своей очереди к еде.

Одна молоденькая Синичка от рождения была смышлёной и, потому, не морозила лапки, а сидела, распустив свои пёрышки на веточке, слушала, о чём разговаривали старшие, изредка разговаривала с младшими. Никто особенно не обращал на нее внимания, и получалось так, что она разговаривала сама с собой. И, конечно, когда старшие освобождали место для еды, молоденькая Синичка немного опаздывала, так как сидела дальше всех от сытного места. И часто полуголодная, она вновь усаживалась, нахохлившись, на удобной веточке и думала о чем-то о своем.

А поскольку у птиц все мысли звучат сразу же, то её разговор-посвистывание доносился до пролетавших мимо птиц. "Почему же так получается? – думала полуголодная Синичка. – Мне так холодно, голодно и обидно, но никому до этого нет ни малейшего дела. Каждый думает и заботится только о себе. Уж лучше бы оставалась я всегда в той уютной и всегда тёплой скорлупке".

Однажды жалобные её рассуждения услышала неторопливо пролетавшая мимо очень важная Старая Синица. Она присела рядом с малышкой на веточку, распушила свои уже достаточно потрёпанные пёрышки и стала… молчать. Малышка с волнением закрутила головкой, раздумывая вслух, а иначе она не умела:

– Чего хочет от меня эта старуха? Я ведь сижу и никому не мешаю. Мало того, что эти взрослые не дают поесть как следует, да ещё хотят согнать с насиженного места!

На эти мысли Старая Синица совершенно ничего не ответила. Только, не поворачивая головы, приоткрыла свой левый глаз и продолжала молчать. Тогда малышка подумала: "Да она, наверное, совсем из ума выжила. Раз ничего не говорит, значит, и не думает". При этих мыслях-словах Старая Синица внимательно посмотрела на маленькую все еще одним глазом, и произнесла:

– Что ты всё время вертишься и скачешь с места на место? Сидела бы, смотрела на солнышко да грелась.

И отвернулась опять.

Малышка была совсем не грубиянка. К тому же она побаивалась Старую Синицу. Поняв, что её не собираются сгонять с насиженного места, она радостно прочирикала:

– Я не могу спокойно сидеть на месте потому, что я хочу есть и мне холодно. И от этого мои грустные мысли не дают мне покоя.

Теперь Старая Синица посмотрела на неё двумя полуоткрытыми глазами-бусинками, повернув голову набок.

– А ты и не думай эти мысли, если они грустные, холодные и голодные.

Переступив с лапки на лапку, чтобы устроиться поудобнее на ветке, она закрыла свои полусонные глазки и вновь замолчала.