Секс и деньги. Как я жил, дышал, читал, писал, любил, ненавидел, мечтал и пил в мужском журнале

АПО в спешке организовало для меня краткий курс по теории общения со средствами массовой информации. Мне сказали, чтобы я не смотрел в камеру, сделал свою мимику более живой и активней размахивал руками. Я трепетал от ужаса. Учась в школе, я весь год боялся рождественской пьесы, надеясь, что она будет посвящена рождению Иисуса и еврейских детей привлекать не станут. Шоу, на которое меня пригласили, было утренником, транслировавшимся на всю страну, с забавными костюмами, но без сценария.

Нейл появился в студии со своим директором по маркетингу, что отражало различия в маркетинговой политике «Эф-эйч-эм» и «Ральфа». Симпатяга Риджуэй, который раньше был редактором «Трэкс», поначалу несколько сторонился нас с Тодом, стараясь сохранить профессиональную дистанцию. Гримеры десятого канала напудрили наши лица, и мы принялись шутить о зеленых стенах комнаты, в которой сидели. Перед самым выходом в эфир маркетинговый директор Риджуэя (привлекательная женщина) обняла его на счастье, Тод (привлекательный мужчина) и я тоже обнялись.

Керри-Энн Кеннерли оказалась дружелюбной, оптимистичной девушкой со ртом обычного размера. Она распределила нас по стульям, как призы, которые кому-то предстояло сбивать из водяного ружья. Я сказал, что нервничаю. Она ответила, что все будет в порядке. Когда включили камеры, Кеннерли неожиданно стала больше, громче и страшнее, а рот у нее сделался больше головы.

В руках у Керри-Энн был «Ральф» с Эммой Харрисон и ее невообразимым бюстом. На обложке было написано «Эмма-а-а-а-а-а-а!». Кеннерли повернулась ко мне и сказала: «Эмма-а-а-а-а-а-а!» – при этом ее рот заполнил собой всю студию, весь мир, в него поместилась бы даже грудь Эммы Харрисон. На секунду я подумал, что она готова меня укусить.

Она спросила меня, что значило слово «Эмма-а-а-а-а-а-а». Я промямлил, что, мне кажется, это слово необязательно произносить так громко, – на этом моя роль была сыграна. После съемок Нейл, Тодд и я пошли в «Глазго-Арме» и страшно напились.

«Эмма-а-а-а-а-а-а!» стала лучшим номером «Ральфа», по продажам практически догнавшим самый первый номер. Его хорошо раскупали, потому что он был толстым, качественно переплетенным журналом с известной грудастой блондинкой на обложке. В бесплатном приложении, прикрепленном к журнапу сзади, красовались «Двенадцать самых горячих красоток с телеэкрана». Дизайн стал более простым и стильным. Кроме того, в номере было мало рекламы, и ее место заняла интересная информация. К сожалению, на модных страницах вновь появился Барри Крокер, на сей раз в футбольной форме. Ни один парень никогда не спросил бы у копа, что ему почитать, так почему же наш редактор отдела моды считал, что кто-нибудь поинтересуется у Барри Крокера, что ему надеть?

На этом с Барри и нытьем о феминизме было покончено. Это решение было важно как с коммерческой, так и с моральной точки зрения. Я провел тысячи ночей в сотнях пабов. Я говорил обо всем, о чем могут разговаривать мужчины, и ни разу мы не обсуждали феминизм. Немногие читатели «Ральфа» хоть раз в жизни встречали убежденную феминистку. К 1998 году феминизм поскучнел, он превратился в любимое занятие матерей наших девушек, что-то вроде рукоделия или бриджа. Этого не хватало для сенсационной статьи, разве что у феминисток вдруг стали бы отрастать третьи груди либо они начали выходить замуж за хомячков или увлеклись метанием лилипуток-лесбиянок.

Журналы печатаются для людей, любящих жизнь, и выступают в роли их адвокатов. Они не высказываются против чего бы то ни было. Отныне голос «Ральфа» должен был звучать только оптимистично, так же как у «Пикчер». Особое внимание уделялось лучшим темам: подружкам, шаверме, купальникам, вечеринкам, пабам, спорту, боевикам, комедиям, роботам, пришельцам и сбриванию брови твоего приятеля, когда тот засыпает на диване. Если какие-то вещи – например, уборка – приходятся не по вкусу, о них просто надо забыть. Во всяком случае, именно так поступают все мужчины.

Я запретил употребление слов «шлюха», «потаскушка», «уродина», «девица». Все женщины должны были стать детками, а деткам с обложки следовало поклоняться, как богиням. Мне никогда не хотелось читать о мужских темах. Это просто мусор. Никому не интересно, как меняется роль мужчины в современном обществе. Нет никаких «новых людей», или «чувственных современных мужчин», или «метросексуалов». Молодые мужчины остаются такими же, какими они были всегда – запуганными героями, оборванными жеребцами, нервно самоуверенными, злобно дружественными. Все они хотят драться как Брюс Ли, трахаться как Томми Ли и знать все, даже не открывая книг. Я это очень хорошо понимаю, потому что сам так и не вырос.