Читаем Секс и вытеснение в обществе дикарей полностью

О поговорках тробрианцев сказать нечего, так как их нет. Что касается присловий и других лингвистических особенностей, здесь стоит упомянуть, что слово пугута, «моя сестра», используется в магическом искусстве для обозначения несовместимости и взаимного отвращения.

Мы переходим сейчас к мифам и преданиям, т. е. к историям, рассказываемым с серьезной целью объяснить различные явления, общественные институты и обычаи. Чтобы изложить этот обширный и богатый материал в наиболее отчетливой и вместе с тем лаконичной форме, разделим эти истории на три категории: 1. Мифы о происхождении человека и устройстве общества, прежде всего о существующих в нем тотемных и социальных делениях. 2. Мифы о культурных изменениях и достижениях: сюда входят истории о героических деяниях, о возникновении обычаев, культурных атрибутов и социальных институтов. 3. Мифы, связанные с определенными видами магии[35].

Матрилинейный характер культуры ясен уже из мифов первой группы, т. е. мифов о происхождении человека, социальном порядке, вождях, делении на тотемные группы и о различных кланах и подкланах. Эти мифы во всем их многообразии (так как в каждой местности существуют свои предания или вариации общих мифов) образуют что-то вроде единого цикла. Они все сходятся в том, что люди появились из-под земли, через отверстия в почве. У каждого подклана — свое место, откуда они появились; и событиями, произошедшими в тот важнейший момент, объясняются обычно привилегии или, наоборот, ограничения того или иного подклана. Нас здесь более всего интересует то, что первые люди, чье появление описывается в мифе, — это всегда женщина, иногда в сопровождении брата, иногда — тотемного животного, но никогда — мужа. В некоторых мифах ясно описывается, как забеременела первая прародительница. Она начинает свой род, когда по неосторожности оказывается под дождем, или купается и ее кусает рыба, или в пещере на нее падают капли воды со сталактита. Таким образом, она «открывается», в ее лоно попадает дух ребенка, и она беременеет[36]. Итак, в мифах повествуется не о созидательной силе отца, а о стихийной производительной мощи матери-прародительницы.

Отец не появляется ни в какой другой роли. Он вообще никогда не упоминается и не присутствует ни в одной части мифологического мира. Большинство этих местных мифов имеют очень усеченную форму, некоторые содержат только одно событие или подтверждение права и привилегии. Те из них, которые включают в себя конфликт или драматическое событие, — сущностные элементы неискаженного мифа, изображают непременно матрилинейную семью и внутрисемейную драму. Между двумя братьями происходит ссора, которая их разводит, и каждый из них уходит с сестрой. В другом мифе две сестры отправляются в путь, ссорятся, расходятся и основывают две разные общины.

В одном из мифов из этой категории, в котором рассказывается о том, как люди утратили бессмертие или, вернее, вечную молодость, к катастрофе приводит ссора между бабушкой и внучкой. В структуре мифов этой группы со всей наглядностью представлена модель матрилинейной семьи — материнское право, т. е. счет родства по женской линии, исключительная роль женщин, матриархальная система родства, вражда между братьями. Нет ни одного мифа о происхождении человека, в котором мужу или отцу отводилась бы хоть какая-то роль. То, что матрилинейная природа мифологической драмы тесно связана с матрилинейными формами подавления внутри семьи, должно быть теперь совершенно очевидно любому психоаналитику.

Рассмотрим теперь второй класс мифов, описывающих определенные культурные достижения, ставшие результатом героических деяний и приключений. Мифы этого класса имеют менее рудиментарную форму, состоят из длинных циклов и содержат развернутые драматические события. Главный миф в этой категории рассказывает о герое по имени Тудава, рожденном девственницей, которая зачала, когда на нее упали капли воды со сталактита. Деяния этого героя прославляются в нескольких мифах, варьирующихся в зависимости от местности и приписывающих ему изобретение земледелия и учреждение ряда обычаев и этических норм, хотя его собственная моральная характеристика развита очень слабо. Однако главное деяние этого героя, известное во всем регионе, — это убийство великана-людоеда. Вот эта история.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги