Я чувствую, что она рядом с нами. Каждый день. Незримо. Неслышно. Но она все еще здесь и любима, даже если это всего лишь воспоминание. Долгое время я не мог прогнать из головы мысль, что буду вечно горевать об этих моментах, и, вероятно, я буду, но мне пришлось признать, что жизнь Мары не оборвалась. Она прожила столько, сколько ей было отведено, и мирно ушла на моих руках. На семь лет она была дана нам. Две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней. В каждый из этих дней она знала, что мы любим ее. Она прошла чертовски сложный путь, но собрала в себе все самое лучшее, и нам пришлось прожить свою лучшую жизнь ради нее.
Я могу рассказать вам все, что угодно. Например, как пережить этот момент и начать жить сегодняшним днем. Но пока не поднял голову, я не мог этого принять. Даже сейчас я не уверен, что принял ее смерть, но мне нравится думать, что я стал лучше, чем раньше.
* * *
На следующий день мы вернулись домой, и, конечно же, в мой большой палец попала инфекция. Он пульсирует, и я едва могу его коснуться. Мысль о том, что какая-то рыба отложила яйца (икру) в мой палец, — повторяющийся ночной кошмар.
Оливер не хотел, чтобы его рыбу разделывали в доках, поэтому решил ее заморозить. Теперь она чем-то похожа на сорокафунтовое ледяное оружие, которое он настойчиво пытается сам занести в дом.
Дети думают, что это самая крутая вещь в мире. Кроме Фин. Она едва удостоила рыбину взглядом и пошла в другую сторону. Я помню, что назвал одного из моих детей тупицей, но, честно говоря, эта малышка та еще засранка. У нее даже до идеала отточено умиротворенное лицо сучки, а ей еще и двух лет не исполнилось.
Келли смотрит на морозильник, а затем на Оливера:
— Не думаю, что он влезет.
Оливер широко улыбается и восклицает:
— Мягко сказано.
Взгляните на лицо моей жены. Окей, она злится. Теперь посмотрите на мое. Я чертовски горд.
Оливер убегает с рыбой, как будто собирается пронзить ею Хейзел, и мы отнимаем ее у него именно потому, что вполне очевидно — такое возможно. В течении следующих пары часов он рассказывает Келли обо всем, что произошло в поездке, а я вожусь с Фин, которую раньше пыталась одеть Келли. Она недавно решила, что одежда больше не входит в ее повседневную жизнь.
— Просто надень их, девочка!
— Кики ни рами, ни хригдим!
Понятия не имею, что это было, но на языке рассерженного малыша это может означать что-то типа «пошел ты на хрен, я не ношу чертову одежду».
Поэтому я позволил ей бегать голышом. Кого это волнует? Мы же не на публике, правда?
Немного позже Келли находит меня, когда я пытаюсь вспомнить, куда в прошлом году дел антибактериальное средство, необходимое для моей руки.
— Мне нужна твоя помощь, — говорю я ей. Мне не нужна ее помощь. Это уловка. Хочу заставить ее подняться наверх, чтобы запереть в спальне и наверстать упущенное за две ночи моего отсутствия.
Она поднимается и теперь стоит в дверях в ванную, прижавшись плечом к косяку. Бля, она такая красивая. Посмотрите на нее. Тридцать ей к лицу. И скажу еще больше. Меня не волнует, что в Истаграм и в других социальных сетях пытаются заставить женщин поверить в то, что женское тело после пятерых детей чертовски красиво. И я вам скажу, почему…
Потому что она дала жизнь нашим детям. Келли держала их, пока они плакали, позволяла спать на своей груди и кормила. На нее блевали, мочились, и она провела больше бессонных ночей, чем я. Каждая растяжка, каждый лишний фунт — заработан. И если вы спросите меня, то я бы не хотел, чтобы она выглядела иначе.
Келли ловит мой блуждающий взгляд.
— Ты же позвал меня не для того, чтобы я помогла, правда?
— Конечно для этого, — я подхожу к ней, подмигивая, — чтобы ты помогла мне затащить тебя в постель.
Она закатывает глаза, но позволяет себя обнять и спрятать мое обветренное лицо между ее плечом и шеей.
— Ты такой мальчишка.
— Почему бы тебе не показать своему мальчишке, как сильно ты по нему соскучилась?
— Я провела последние две ночи одна с тремя детьми. — Еще один смешок вырывается из нее. — Конечно, я скучала по тебе. — Но тут она замечает мой большой палец и восклицает. — Ноа, твой палец! Что, черт возьми, случилось?
Я кладу ее на нашу кровать и пожимаю плечами:
— Меня подцепили.
— Сказала она… — хихикает жена.
Вот поэтому, друзья, я и женился на этой женщине.
ГЛАВА 35
— Нет, так не пойдет. Ты не можешь начать, а затем просто остановиться и оставить меня вот так.
Знаете, чем мы занимаемся?
Если вы подумали о сексе, то вы правы.
Если вы подумали о грызне, то тоже оказались бы правы. Кажется, у нас хорошо получается и то, и другое. Я думаю, это то, что люди имеют в виду, когда говорят — противоположности притягиваются, потому что мы с Ноа — совершенно разные. Возьмем, например, то, как моментально он реагирует на мои слова.
Хмурясь, Ноа смотрит на меня, как бы предупреждая, чтобы я забрала свои слова обратно.