Секс. Любовь. Свадьба (СИ)

Наши плечи на миг соприкасаются. Моя кожа до боли горит оттого, что я хочу ее обнять и притянуть к своей груди. Но я не осмеливаюсь излишне контактировать, хотя бы потому, что до сих пор не прочь провести еще один раунд в постели, даже если мой стояк потихоньку идет на убыль. Вы можете топить свои чувства с помощью секса до тех пор, пока они не хлынут через край.

— Оливер сегодня переночует у Коннера, — напоминает мне Келли.

Я разглядываю пластиковую коробку в своей руке.

— Кто такой Коннер? — спрашиваю я, не в силах вспомнить, как он выглядит.

— Мальчик из его баскетбольной команды… — Жена думает, что это мне поможет. У меня ужасная память на имена. И на лица. — Тот, родителей которого ты просил меня проверить, потому что тебе показалось, что они слишком много улыбались.

Теперь вспомнил.

— Никто не улыбается так много, если все в порядке с головой. Скорее всего, они организовывают торговлю детьми. Знаешь, на днях я видел плакат в туалете «Старбакса», на котором было написано, что, если вы жертва киднепинга, позвоните по такому-то номеру. Откуда у этих людей телефон? Уверен, никто из тех, кого незаконно перевезли в Мексику, даже не подумал засунуть свой телефон в задницу, чтобы позже позвонить в полицию.

Как только я заканчиваю, мне становится любопытно: может быть, это от недосыпа и мне стоит вздремнуть? Келли смотрит на меня таким взглядом, как будто я сошел с ума. Ночь без сна и не до такого доведет. Даже Фин, пристроившаяся на руках у Келли, сейчас смотрит на меня, приподняв одну бровь. Но, повторюсь, эта девчушка меня ненавидит.

— Они милые люди. И не собираются вывозить Оливера в Мексику.

Как только жена это произносит, Оливер толкает Хейзел со стула, и она летит на пол.

— Хватит воровать мои вещи! — кричит он на нее.

— Да они вернут его обратно, потому что он засранец, — бормочу я жене, касаясь губами ее уха.

Она улыбается, дрожа от моего прикосновения, а затем вздыхает:

— Оливер, не делай сестре больно. Этот айпад и ее тоже. Ребята, вы должны делиться.

— Я первый его увидел, — огрызается Оливер, закатывая глаза.

Поднявшись с пола, Хейзел не плачет из-за того, что ее старший брат ведет себя как мудак. Я беру со столешницы фруктовый батончик и бросаю в голову Оливера. Он попадает прямо в ухо. Сын поворачивается ко мне, шокированный.

— Угомонись, Олли.

Он прищуривается и напрягает плечи, но ничего не говорит. Сын знает, что со мной такой номер не пройдет. Хейзел забирается на стул и показывает ему язык.

— Ты так груб со мной.

— Потому что ты мне не нравишься, — шепчет ей Оливер.

Ненавижу то, как он относится к ней, но что бы мы с Келли ни говорили ему, ничего не меняется. Он никогда не вел себя так с Марой. Уж не знаю, пытается он таким способом оправиться после ее смерти или просто переживает кризис десятилетнего возраста. Иногда дети такие засранцы.

Я слишком близко подхожу к Келли, и Фин, смотря на меня, делает глоток из своей бутылочки. Я понимаю, что произойдет, и делаю шаг назад, прежде чем она успеет в меня плюнуть.

— Даже не думай, — предупреждаю я, не желая менять футболку. Вы офигеете, узнав, как трудно одеться, используя одну руку.

— На работе проблем из-за руки не будет?

Я смотрю на свою руку.

— Все хорошо, — бормочу я, а потом целую детей.

— Пока, — говорит на прощание Келли и быстро целует меня в щеку. Коротко и натянуто. Я снова разозлил ее.

Подхожу к столешнице — к той самой, на которой трахал ее этой ночью, — и понимаю, что не должен так уходить. Нет уж. Она заслуживает чего-то еще, даже если я не могу предложить ей многого. Поэтому, развернувшись, я наклоняюсь и шепчу ей:

— Я люблю тебя.

Потому что знаю: она хочет это услышать.

На губах Келли появляется улыбка, мягкая и нежная.

— Я люблю тебя.

Как только я забираюсь в машину, меня поражает боль от осознания того, что я постоянно так с ней поступаю. Просто ухожу. Прячу свои чувства и слова, которые не могу заставить себя произнести, и делаю то, что умею, — обеспечиваю нашу семью.

Я ненавижу ссоры. Не вижу в них смысла. Отец постоянно кричал на меня, чтобы донести свою мысль. Я никогда его не слушал. Когда ты слишком часто слышишь, как произносят «не те» слова, то входит в привычку больше оправдываться, чем общаться.

Я подпрыгиваю от стука в окно. Боннер. До сих пор хочу его убить. Опускаю стекло в машине.

— Проваливай. Я все еще зол на тебя.

Держа в руке чашку кофе, он бросает мне уведомление от ТСЖ.

— Это оставили в твоей двери утром. Предлагаю пойти и насрать на пороге дома леди из ТСЖ.

Я разрываю уведомление и бросаю его на пол пикапа.

— Спасибо, что присмотрели за детьми.

Улыбаясь, он подносит чашку к губам. Боннер щурит небесно-голубые глаза от солнца, выглядывающего из-за крыши нашего дома. Прикрыв глаза рукой, он наклоняет голову.

— Без проблем. Как рука?

Я завожу двигатель.

— Затрахала.

— Отстой. Зайди, когда вернешься домой.

— Снова дашь мне маленькую голубую таблетку счастья?

Уловили сарказм в моем голосе?

Боннер тоже. Он фыркает, закатывая глаза, и хлопает кулаком по крыше моего пикапа.

— Нет, у меня есть кое-что получше.

Я закатываю глаза. Даже слышать об этом не хочу.