Он выжидающе смотрит на меня. Мне следует что-то сказать, что угодно, но я не знаю, что именно. Я часто слышу подобные фразы от тех, кто никогда не испытывал такой боли. Они всегда говорят: «Я не знаю, как вы это делаете».
По правде говоря, родители, потерявшие ребенка, ничего не делают. День за днем. Это лучший ответ, который я могу вам дать. Я чувствую, что мой рот открывается, но слова так и не приходят в голову. Однако мне требуются все силы, чтобы не сломаться и не заплакать при мысли о Маре и своей постоянной борьбе за то, чтобы держаться. Не хочу, чтобы все это видели. Особенно те, кто кричит о том, как они соболезнуют твоей потере.
— Я просто имел в виду… — Лицо Маверика искажается, словно на мгновение его что-то расстроило, а затем снова приобретает спокойное выражение. — Не могу вообразить, через что тебе пришлось пройти. Я смотрю на своих дочерей и даже представить себе не могу, какую боль переживаете вы с Ноа.
Я часто слышу это заявление с тех пор, как умерла Мара. Люди смотрят на мать и думают, что поскольку у них тоже есть ребенок, то, должно быть, они понимают твою боль лучше всех. Кажется, что в некотором смысле в этом есть доля правды, но не для Ноа. Мара была его дочкой. Его первенцем, и он пережил ее уход так же тяжело, как и я. Возможно, даже хуже, потому что он — мужчина, отец, ее защитник — был вынужден стоять в стороне и смотреть, как болезнь забирает ее у нас.
— Я столкнулся с ним прошлым вечером в городе, — говорит Маверик, приободрившись.
— Столкнулся?
Он кивает.
— Я видел его в баре. Мы немного поговорили. Вероятно, к тому моменту, как он добрался до бара, он был уже мертвецки пьян.
Я поворачиваюсь к нему.
— Что он сказал?
— Нес какую-то фигню про книгу и про то, что позволил ей умереть. Он был очень расстроен.
Не понимая, что еще сделать, я киваю, потому что знаю: отдав Ноа дневник, я лишь сделала хуже.
— Вчера вечером после того, когда приехали в город, мы сильно поссорились. Дети хотели пойти на могилу Мары, а Ноа не хотел. Просто я сильно на него разозлилась.
— Думаю, я бы тоже не захотел, — признает Маверик, а затем поднимает руку, когда я переключаю на него потухший взгляд. — Просто выслушай меня. Знаю, это трудно понять, но я полностью понимаю его. Он потерял дочь.
— Я тоже потеряла. Но я не веду себя так, будто ее вообще не существовало. Представляешь, он сказал, что хочет забыть ее, Маверик. Как будто ее вовсе не было.
Он сглатывает, словно пытается подобрать правильные слова и объяснить мне это.
— Он по-своему борется с этим и залечивает раны. Мужчины не хотят, чтобы им напоминали о боли. Мы хотим разобраться с этим и забыть. Но когда речь идет о потере ребенка, мы принимаем это на свой счет. Работа отца — защищать своих детей. Мы воспитываем в сыновьях умение быть мужчинами и защитить себя, но дочери… — Он вздыхает и замолкает. — Это совсем другое. Мы их защитники. А он не смог спасти Мару. Так что его тяготит не только ее смерть, но еще он чувствует, что подвел и ее, и вас.
По моему лицу текут слезы.
— Он не подвел нас.
— Тогда выслушай его, когда он вернется.
Наклонившись, Маверик касается губами моего уха, нежно и трепетно, отчего у меня по спине пробегает холодок. Сейчас все по-другому. Я ничего не чувствую к нему, и он определенно не имеет в виду никакого сексуального подтекста.
— Я знаю кое-что о том, как потерять девушку, — шепчет Маверик. — Он тоже не хочет тебя терять.
— Я не знаю, что делать, — наконец произношу я, желая, чтобы он дал мне совет. — Все развалилось, и теперь с Ноа… Просто… Я ничего не понимаю. У меня ничего не получается. Я не знаю, как быть рядом с ним, когда я не могу сосредоточиться даже на себе и детях.
Маверик хмурится и смотрит на меня своими зелеными глазами.
— Ты хочешь быть с ним?
Я ненавижу то, как он произносит эти слова, потому что выражение его лица и тон голоса до жути напоминают ту ночь, когда я призналась, что изменяла ему с Ноа. И если пораскинуть мозгами, то и слова он говорил те же самые.
Казалось бы, на этот вопрос легко ответить, но, когда я думаю о том, через что мы с Ноа прошли, ответить на него нелегко. Я напряженно думаю; ответ прост, но понять его невозможно.
— Я люблю его и хочу быть счастливой.
— Тебе не нужен Ноа, чтобы быть счастливой. — Маверик серьезно смотрит на меня, и я понимаю, что он прав. — Ты ведь знаешь, что он никогда не хотел причинить тебе боль. Когда он вернется и захочет поговорить с тобой, выслушай его. Возможно, тебе не понравится то, что он скажет, но выслушай его.
— Это он тебя подговорил?
— Нет, конечно, — Маверик посмеивается, подмигивая мне. — Наверняка он надрал бы мне задницу, если бы знал, что я здесь с тобой. Но кто знает, где он сейчас. Он был пьян, когда я его видел. — Маверик искоса поглядывает на меня с улыбкой. — Наговорил мне всякой хрени о том, как он трахается. А потом уехал со своим двоюродным братом.
Сглотнув, я глубоко вздыхаю, надеясь, что мои страхи уйдут с потоком выдыхаемого воздуха, но они не исчезают. Нервозное состояние все еще присутствует. Понятия не имею, что нас ждет сегодня вечером, но я боюсь.